его объятий и встала. Открыла кран, умылась и вытерла лицо бумажным полотенцем.
— Как-нибудь в другой раз. Это слишком долго и слишком больно. Мы и так перешли все границы приличий, ворвавшись в ваш дом и в вашу жизнь.
— Это как раз тот случай, когда город сдался без боя, — Платон встал. — Жители сами открыли ворота и горячо приветствовали победителей.
— И вопили: «Смерть иноземным захватчикам!» — сквозь слезы печально улыбнулась Надя и помахала руками, как крыльями, изображая ворона из старого фильма «Город мастеров», который хрипло каркая, произносил эту фразу.
— Нет, — рассмеялся Платон. — Они кричали: «Слава иноземным воинам, детям Прометея, что несут огонь и свет в наш город, покрытый тьмой!»
Надя
Мы отвезли Сережу в школу. Потом Платон подкинул меня до дома.
— Надя, вы уверены, что вам стоит туда возвращаться? — спросил он перед тем, как я вышла из машины.
— Да, Платон. Это моя жизнь. Плохая или хорошая, но моя, понимаете?
Он молча кивнул.
Я понимала, что чувствует Сереженька. И мне не хотелось домой. Наверное, в первый раз в жизни. Но еще больше мне не хотелось стать обузой для тех, кто искренне пытался помочь. Дима в гневе страшен. Да, телохранители генерала осадили его один раз. Но я же знаю своего мужа. Он так не сдастся. Дима просто оказался не готов. А в следующий раз он явится к Соломоновне с пацанами. И будет бойня. А если я еще останусь у Платона, то мне даже страшно подумать, что с ним сотворит мой муж.
Нет, я все должна сделать сама. Медленно и постепенно, чтобы никто не пострадал.
С замиранием сердца я зашла в прихожую. Прошла в спальню, краем глаза заметила, что Дима сидит в кухне и пьет чай. Увидев меня, он встал и пошел за мной. Все его лицо было покрыто ссадинами. На скуле расцвел багрово-фиолетовым цветом здоровенный синяк.
— Явилась, — он не спросил, а констатировал факт. — Ребёнок где?
— В школе, — я открыла дверь шкафа и спряталась за ней, переодеваясь в халат.
Дима так рванул дверцу шкафа, что чуть не сорвал с петель Я вздрогнула и непроизвольно закрыла руками грудь, стоя перед ним в белье. Дима внимательно оглядел меня и заявил:
— Значит, так, на работу ты больше не пойдешь. Я так решил.
— Дима, не начинай этот разговор заново. С работы не уйду, — я накинула халат и отправилась в ванную.
Хотела было закрыть за собой дверь, но он подставил ногу.
— А чего ты не спрашиваешь, кто меня расписал, как бог черепаху? Тебя это не колышет, нет?
— Мне жаль. Но ты сам виноват.
— Опа! Вот как ты заговорила. Осмелела, да? Или оборзела? Ты что думаешь: мне шавки генеральские один раз шайбу расписали, так я стреманусь? Да мне по барабану! Просто обидно, Надюха, что ты мне всю жизнь переломала, а теперь еще и физиономию.
— Дима, дай дверь закрыть. Мне нужно помыться и ехать на работу.
Он ногой открыл дверь, схватил меня на руки, донес до кровати и усадил на нее.
— Сказал: не пойдешь. И твоя подружка тебе не поможет. Я просто не был готов. А в следующий раз брякну пацанам. Так мы еще посмотрим, кто кого лучше распишет. Так что не рыпайся.
— Не понимаю: чем тебе так моя работа мешает, Дима?
— Да не гони! — он согнул ногу в колене и поставил на кровать рядом с мной так, чтобы я не могла встать. — Ты ж у меня не дурочка с переулочка. Все ты понимаешь! Только в искусстве ничего не сечешь. Поэтому работать там можешь только давалкой. Думаешь, я позволю себя позорить?
— Ах давалкой? — я попыталась встать и хлопнула его по ноге, но он надавил мне на плечи, усаживая обратно. — Не ты ли мне говорил, что я плоха в сексе? Что я больше тебя не завожу? А если так, то и других не завожу тоже. Так чего же ты так испугался, Дима?
Он растерялся, во все глаза глядя на меня. Словно я табуретка, которая внезапно заговорила.
— Ну, чего же ты молчишь, Дима? Объясни! Потому что вы, мужчины, так гордитесь своей логикой! А в твоих словах логики ноль.
Дима неожиданно засмеялся, убрал ногу с кровати и сел рядом со мной.
— Ловко ты, — хмыкнул он и вдруг обнял меня.
Я дернула плечом, сбрасывая его руку.
— Надюха… ты…
— Не трогай меня, Дима! — перебила его я и вскочила с кровати. — Не прикасайся. Иначе сейчас закричу! Хватит! — из моего горла вырвался такой громкий крик, что я сама растерялась.
Дима примирительно поднял руки и сказал:
— Чего ты орешь?
— Я еще не так заору! Хватит, сказала. Всё! Ты больше не поднимешь на меня руку. Никогда! Слышишь? Никогда!
— Сорян. Слушай, давай обнулимся. Мы чего-то оба оборзели, Надюха. Реально пургу гоним.
Что? Он извиняется? Или мне это послышалась? Нет, определенно нет. Вон какое лицо виноватое. И вся его быковатость внезапно куда-то делась. Нормальный, обычный и даже странно спокойный Дима сидел передо мной на кровати.
И внезапно я поняла, в чем дело. Раньше он думал, что я никому, кроме него, не нужна. Поэтому позволял себе все, понимая, что его благоверная никуда уже не денется. А теперь понял, что его жена нравится мужчинам. Более того, внезапно осознал, что я чего-то стою, если меня могут пригласить работать в престижной галерее. В этот момент я готова была поклясться, что в его глазах мелькнуло уважение, которое почему-то исчезло много лет назад.
Значит, не нужно было столько лет терпеть и соглашаться? Нужно было на него орать, как Адель? Она вот орет и слова ему сказать не дает. И Дима это терпит. А я ведь даже и не пыталась никогда. Почему же любовница моего мужа поняла это, а я за столько лет нет? Или это потому, что фсбешники Соломоновны его припугнули? Да нет, вряд ли. Хотя мозги, конечно, малость вправили. Они это умеют. Просто Дима понял, что его клуша тоже чего-то стоит, раз ее хотят другие мужчины.
А я совершила огромную ошибку, что за столько лет так и не поняла, вернее, не изучила своего мужа. А ведь не зря говорят, что нужно вместе пуд соли съесть. А еще пройти огонь, воду и медные трубы. Огонь с водой мы преодолели. Соли тоже наелись. Испытание славой, то есть, медными трубами, не прошли. Вернее, Дима не прошел. Сломался на том, что его жена может его в чем-то превосходить. Сильные стороны мужа
