страх сковал его изнутри. Мариус, бывавший здесь не единожды, знал — дальше лес делается только уже и непроходимей, а значит, каждая минута промедления могла стать последней для Тами. В тот момент он действовал инстинктивно, со всей силы подстегнув свою лошадь. И кажется, подоспел вовремя. Ещё мгновение, и Тами просто выпала бы из седла. При такой скорости итог был вполне очевидным. Она бы погибла.
Но сейчас она была здесь, рядом с ним, доверчиво прижимаясь к его груди, и Мариус позволил лошади самостоятельно брести вперёд. В его голове была лишь одна мысль — защитить её. Оберегать.
— Я должна сказать вам, лорд Вэлдон, — услышал он её голос, как только они отъёхали достаточно далеко от остального отряда.
— Не стоит, Тами, — уголки его губ чуть взлетели вверх. — Можете считать это благодарностью за то, что не оставили меня во время болезни.
— Тогда вам повезло, что вы позволили людям моего отца вернуться домой, — протянула Тами, и он уловил тень улыбки в её голосе. — Ведь это была плата за их спасение.
— Вот значит как? — он вскинул брови вверх. Нахальная девчонка! — А если бы не позволил? Что тогда? Вы бы оставили меня один на один со страшной болезнью? М? — спросил он в шутку, но всё же поглядел на неё. Он хотел увидеть её лицо, когда она станет отвечать на этот вопрос.
— Нет, я бы в любом случае осталась рядом с вами, милорд, — отозвалась Тами, и её щёки покрыл нежный румянец, будто она стеснялась слов, которые только что произнесла. — Но согласитесь, было бы не так приятно ухаживать за человеком, который погубил столько невинных жизней.
— Так уж и невинных? — усмехнулся Мариус. — Хм, мне сложно об этом судить, я ведь воин, и всё больше привык отнимать жизни, — вновь глянув на неё, он заметил, что лицо Тами исказила гримаса муки и отчаяния. — Что случилось, Тами? У вас что-то болит?
— Скажите, лорд Вэлдон, — она на мгновение замолчала, будто собираясь с силами, — может, вы конечно уже и не помните, но… Тогда, во время осады Риверсайса, это вы… — она громко сглотнула, пальцами вцепившись в край плаща. — Вы убили моих братьев?
Ох. Мариус застыл словно статуя. Казалось, даже лошадь сбилась с шага. Своим вопросом она словно вышибла весь воздух из его лёгких. Тогда, в том сражении, всё происходило словно в каком-то безумстве, отовсюду раздавались крики боли и отчаяния, тела убитых лежали на каждом шагу, сложно было различить, где свои, а где чужие. Но в одном Мариус был уверен наверняка — на его руках не было крови её братьев. И сейчас он был этому рад, как никогда.
— Клянусь богами Мироздания, Тами, не я лишил ваших братьев жизни, — ответил он глухим, едва знакомым ему голосом, почувствовав при этом, что её спина, натянутая как тетива лука, медленно расслабляется.
— Спасибо, — прошептала она.
— Вы, — Мариус замешкался, понимая, насколько глупый вопрос собирался задать, — скучаете по ним?
— Очень, — произнесла Тами, и прикрыла глаза, — каждый день я не перестаю думать о них. Мне так их не хватает…
Ближе к концу фразы её голос дрогнул, а по щеке медленно поползла слеза, которую она попыталась утаить, спрятав лицо у него на груди, но безуспешно.
— Ох, Тами, — прошептал Мариус, и крепче стиснув руки вокруг её талии, уткнулся носом ей в макушку.
Он ощущал её горе, будто своё собственное. Да оно и было у них общее, одно на двоих. В той битве он тоже потерял отца, которого ему безумно недоставало.
Они оказались вынужденными заложниками той вражды, хотя не испытывали ненависти друг к другу. Он, по крайней мере, точно. Скорее, наоборот…
Остаток пути до замка они проделали в полной тишине, но то была благостная тишина, умиротворяющая, и в какой-то момент Мариус поймал себя на мысли, что не хочет, чтобы эта дорога заканчивалась.
Но как бы он не придерживал лошадь, вскоре за холмами показался замок. На смотровой башне забегали караульные, издали заметив всадника, и подвесной мост опустился. Миновав его, вороной оказался во дворе, и, негромко фыркнув, остановился. Убаюканная мерным ходом лошади и теплом его тела, Тами задремала, а Мариус всё не решался разбудить её, вглядываясь в черты её лица.
Он и сейчас, глядя на плащ, что сжимал в своих руках Бриам, будто видел Тами перед собой.
— И что ты собираешься делать с плащом? — поинтересовался Мариус.
— Верну его Тами, — ответил Бриам.
— Дай, — Мариус взял плащ из рук Бриама, и, заметив его удивлённый взгляд, сказал: — Я сам отнесу ей его.
Он почувствовал себя полным болваном, и, не произнося больше ни слова, отправился на конюшню, что находилось чуть в стороне от замка. Пройдя внутрь через высокий дверной проём, Мариус услышал тихое лошадиное ржание, а в нос ему пахнул запах свежего сена.
Олдвина, бородатого круглолицего верзилу с крупным носом, он нашёл у заднего стойла, тот как раз чистил лошадь, которую привёл ему Бриам.
— Милорд, — поприветствовала он Мариуса, отложив на время щётку.
— Олдвин, ты уже осмотрел лошадь? Можешь сказать, что с ней?
— Как будто цела, лорд Мариус, — отозвался тот своим басовитым голосом, погладив лошадь большой шершавой рукой.
— Может, что-то с копытами? — нахмурился Мариус. Лошадь и впрямь сейчас казалась смирной и покладистой.
— Нет, милорд, — отмахнулся Олдвин. — Лошадь вполне здорова, и с утра она не выказывала признаков болезни. А вы ведь знаете, милорд, что я слежу за здоровьем лошадей. Да разве ж я позволил бы леди взобраться на неё, коли она была бы хромая или больная?
— Разумеется нет, Олдвин. Только вот отчего она понеслась как оголтелая? — недоумевал Мариус.
— Может, напугал её кто? — предположил Олдвин. — Лошади пугливы.
— Может, — нахмурился Мариус.
— Леди ещё повезло, что она не свалилась с лошади сразу, — вновь взяв в руки щётку, пробасил Олдвин.
— Да, к счастью, она оказалась опытной наездницей, — отозвался Мариус.
— Это вряд ли уберегло бы её от падения, милорд, — фыркнул Олдвин, — правое путлище-то со стременем пришло в негодность. Странно, ведь я лично седлал с утра лошадей, — Олдвин задумался на миг, и щётка в его больших руках замерла. — Может, кто-то из конюшенных мальчишек сплоховал?
— Может, перетёрлось во время бега? После такой-то скачки и не мудрено.
— Нет, милорд, — отмахнулся Олдвин, — поглядите сами. Какой ровный срез идёт вот до сих пор, перетереть так невозможно.
Мариус пригляделся. И впрямь, ремешок из сыромятной кожи был ровно разрезан до середины, а дальше словно сам оборвался под тяжестью всадника.
— Что ты хочешь этим сказать, Олдвин? — осторожно спросил Мариус, уже
