тудысь усё это барахло краденая и запхал, мля, тока бяз мяня уже. Мне бы… мне бы тадысь головẏ-то включить свою, а я, дурак, спяшил кудысь тама, уж и ня помню кудысь… Ну а посля пряшли… эти… до мяня… На следующий день и пряшли, взялú под бéлы рẏчяньки. Тут-то я и просёк, что Лёха… подстава, сука! Ну, и — в сязо мяня, мля… Мамка слягласи сразу… а Маринка, баба моя, сука — та с возу сразу геть… Это ящё хорошо, что Лёха им на мяня расколотьси не успел. Раскололси бы! Верняк, что раскололи б они его, суки… Но менты ягό, там видать, это, перяжали, мля, вот он и того — откинулси раньше времени… в дярявянный, ядрён-ть, ящик, ха!.. А я чяго, мля? Я — в отказ, на. В нясознанку, ёпть. Да так оно и былό! Я ваще ня при дялах! А у них, этих пидров, на мяня нячяго больше и не было. Не бы-ло! А у мяня чо? У мяня алиби, ёптя. Свядетели там, усё пучком, усё, как полагаяться, чин чинарём!.. Вот они усё на няго и повесяли, на Лёху-то маво. А мяня, ёпть, — на свободу, с чистой, как гутарять, совестью… Вот такόва им, мля! Не хотели? — с этими словами Серёга состроил страшную рожу и сделал двумя руками резкий неприличный локтевой жест.
«Да, тот ещё тип», — подумал Ропотов.
— Ну и сколько же ты в СИЗО пробыл?
— В прядварилоуке-то?.. Да, почятай с полгоду колготилси я тама, — он слегка откинул назад спину и широко улыбнулся, так, что Ропотов успел разглядеть, что у Серёги во рту не хватает нескольких зубов. — Народец тама, я тябе скажу… ха! Кого, мля, тама тока нету, будьте нате! Всякие сядять, на. Кто — под дурика, как я, кто — как Лёха мой, хапужники-ворюжники, а кто — конкретныя живодёры-душегубцы. Но ты не поверяшь — някто, някто из их сябе виновным не щятал. Усе божаться, клянуться, пяткою в грудь сябя бьють, шо ни при дялах, на. Шо это усё злой начальник, на, сука, им срок шьёти, а сябе — звёздочку на погону. Ха!
— А чем ты питаешься сейчас? — резко перевёл тему Ропотов, не желая углубляться в глубоко презираемую им блатную романтику.
— Да чем питаюси? Да тем, шо Бог пошлёть, Лёха, тем и питаюси. Я ж с последней своей ходки с домẏ прявёз мяшок картохи да сетку большу луку, килограммов на двадцать так с гаком. Аккурат перед жопой этой усей со светом тута. Вот этим всем и питаюси… Чурбаны мои… они кошек и собак всех в округе пяряловили, прякинь… На моей картохе плов из их и дялають, ха! Вот это и ядим. Ты знашь, они, азияты эти местные, они, как тараканы, ей Богу: усе кругом сдохнуть, а они выживуть. И мороз им ня по чём, и голодуха… Слышь, — Серёга перешёл на шепот, — а дней десять назад они начальника нашего поряшили. Зарезали, прякинь, да? Один из них мне тут как-то чутка сгутарил про то… Зуб даю!
— Как зарезали?
Серёга посмотрел на Ропотова, как на дурака:
— Алиментарно, Ватсон! Ножом по горлу, — Серёга показал рукой на себе — ёпть, как барана, как кошку, мля. Им, чуркам, это как два пальца обоссать, ёпть. Как нам — курыцу аль кόчета6… Вспомнили тока они ямẏ перед этим, как он грόшами их заставлял с им дялитьси, как в пургу и дождь работать гнал без перерыву, как на даче яго за спасибу они тама вкалывали. Как мянтами он им грозил, депортанцией, чуть вякнут есля. Сначала они дяньгẏ получали по дόговору, по ведомости, все дела… а посля ямẏ же половину и отдавали… Поиздявалися они над ним всласть, помучяли, а потом юшку-то7 из няго и выпустили… И по делом ямẏ, жлобяре, крохобору. Даром, шо наш, русский был, а так — совсем и ня жалко ягό. И шо толку, Лёха, шо он русский? Ежали ты совсем ссучилси, оскотинилси, ежали для тябя тока деньги, деньги, тока дай, дай… а людёв ты за мусор почиташь, то ты уже и ня русский никакой, ты уже — говно. Ну, так и пропадай же, сука, проподом, гнида подлая!
На лестничной клетке воцарилась тишина.
Переведя дух, Ропотов, наконец, продолжил:
— Серёга, так они и тебя так же зарезать могут. Как его. Да, просто, чтоб едой с тобой не делиться.
— Да то-то и оно, шо могуть. Знаю… Они и мяня на плов пустить могуть, с них станетьси… Что я есть тока буду, Лёха, тады, кады уйду от них? Лук ведь и картоху мою они мне вот так просто не дадуть забрать. Да и мясу, не хай собачатину аль кошатину, мне уже не пожрать бяз них.
А в мясе — сила, Лёха.
— Ну так жизнь же дороже, — не унимался Ропотов.
— Да какая же это жизня, без жратвы, братуха? Я же сдохну, мля, без жрачки и буду тут с Някитчем рядком ляжати. Ты чяго, Лёх? Не-е…
Ропотов задумался. С трудом он выдавил из себя:
— Ну, хорошо, давай тогда вместе с тобой сходим, пускай они отдают тебе хотя бы твою долю лука и картошки.
Двоих они, может, и не тронут, побоятся?
Серёга уставился на Ропотова. Он явно такого не ожидал от этого рафинированного московского интеллигента, который только сегодня первый раз увидел его самого и услышал про его родную Большую Кашму.
— Да ладно! Ты? Со мною?.. И не зассышьси?.. — Серёга вытянулся в лице и приоткрыл рот от удивления.
— Я же сказал… Вот только вещи свои здесь оставлю.
— На хренаси тока тябе это, ня пойму я… Ну ты, мля, даёшь, кόряш, — Серёга рассмеялся. — Вязёт же мне на Лёх, ядрён-ть!
— Ты только потом помоги мне, ладно?
— Да уж за мной-то не заржавеять… Но смори тока, Лё-ха, ня подставь мяня. Я в тюрягу больше не ходок. И под пулю тоже не шибко жаланья имею.
— Не бойся, не подставлю. Просто я уехать хочу отсюда и своих забрать. Думаю, без помощи я не справлюсь, — произнёс Ропотов, не зная до конца, может ли он доверять этому типу. Открыться, что у него на стоянке машина, а то даже и две, а дома, кроме этого, продуктов на полнедели, это было бы слишком. Пока не следовало Серёге знать всё об этом. Но, с другой стороны, как ты умолчишь? Сказавши «а», будь готов произнести и «б».
Серёга сразу как-то изменился в
