class="p1">— Найди Лобкова и скажи, чтобы пришел ко мне, — не поднимая глаз от стола, негромко произнес Джабраилов.
Он не верил ни Лобкову, ни другим бывшим ментам, работавшим в его службе безопасности. Но держал их потому, что у них были широкие связи с таким же, как они, русским уголовным миром. Джабраилов знал — для этих людей на земле нет ничего святого. За деньги они, не задумываясь, зарежут родную мать. Если, конечно, им прикажет это Джабраилов. Потому что деньги им платит он. Для него они были не людьми, а человеческим мусором. Придет время, и он выбросит их на свалку. Они этого не знают, а Джабраилов знает. Только никогда никому не скажет об этом. Потому что убежден — человек живет иллюзиями, которые создает сам себе. Весь мир — сплошные иллюзии.
Лобков не вошел, а, словно мышь, проскользнул в кабинет и вытянулся перед Джабраиловым.
— Садись, чего стоишь, — сказал Джабраилов и показал рукой на стул у стола. Потом взял в руки шнурок и, не глядя в глаза Лобкову, спросил: — Знаешь это?
— Никогда не пользовался, — ответил Лобков, — но знаю, что такими шнурками связывают людям руки.
— Мне говорили, что этим пользуется спецназ, — тихо, бесстрастным голосом произнес Джабраилов.
— Может быть, — неопределенно пожал плечами Лобков. Он не знал, куда гнет шеф и ждал, когда тот проговорится.
— Такими веревочками связали всех в банке. — Джабраилов нагнулся и протянул шнурок Лобкову. — Надо проверить, не служил ли кто-либо из сотрудников банка и, в первую очередь, из его службы безопасности в спецназе. Кроме того, у меня не выходит из головы история с машиной Гусейнова в этой деревне… Как ее?.. — Джабраилов, на минуту запнувшись, силился вспомнить название, но только махнул рукой и продолжил: — Слишком легко она загорелась. Ни с того ни с сего вдруг вспыхнула и взорвалась. Само по себе с машинами такое не происходит. Там у Гусейнова вышел конфликт с кем-то из деревенских. Выясни, что это за человек. Не служил ли он в спецназе или, может быть, кто-то из его родственников. Банк ограбили профессионалы, — закончил Джабраилов. — Среди известных тебе урок людей такой квалификации нет. Это правда?
— Конечно нет, — согласился Лобков.
— Тогда поищи их в другом месте. А шнурок я оставлю себе. На память.
Он замолчал, и Лобков поднялся. Несколько секунд постоял у стола и, поняв, что разговор закончен, вышел из кабинета. По пути к себе невольно подумал, что у Джабраилова собачий нюх. Он сразу определил направление поиска. Взять такой банк обычные уголовники не могли. Здесь нужна не только очень большая смелость, но и профессиональная подготовка. Такие профи могли быть только в армии.
Возвратившись к себе, Лобков тут же позвонил Шулякову и попросил, чтобы тот по электронной почте сбросил ему анкетные данные на всех сотрудников. Эти данные были строжайшей тайной банка. Без ведома Хавкина передавать кому-либо личные дела сотрудников было категорически запрещено. Но Шуляков прекрасно знал, что главным в банке является Джабраилов, Хавкин лишь прикрывает своим именем его дела. Кроме того, огромная вина за ограбление лежала и на самом Шулякове. Он не смог надлежащим образом выполнить свои служебные обязанности. А когда рыльце замазано пушком, тут уж не до соблюдения предписаний. Все данные находились в компьютере Шулякова, и он тут же переслал их Лобкову. Спросил только:
— И на Хавкина тоже?
— На него в первую очередь, — сказал Лобков.
Два дня Лобков тщательно изучал персональные данные всех сотрудников банка. Но ничего существенного найти для себя не мог. Ехать в деревню и проверять мужика, из-за конфликта с которым у Гусейнова сожгли машину, тоже не хотелось. Он не верил в причастность кого-то из деревенских к ограблению. Вырастить свинью они могут, а грабить еще не научились. Правда, на всякий случай позвонил бывшему председателю колхоза Степану Харченко и попросил связаться с ним, как только тот приедет в город. Искать грабителей, по мнению Лобкова, надо было действительно среди афганцев и других участников локальных войн. Но рядовые члены союза афганцев наверняка ничего не могли знать о готовящемся ограблении, а верхушка этой организации настолько закрыта, что проникнуть в нее нет никакой возможности. Но выход надо было находить и в этой ситуации, и Лобков ломал голову над тем, за что можно зацепиться.
Между тем с точностью до рубля были подсчитаны убытки, понесенные банком. Узнав о них, Хавкин тут же связался с Джабраиловым. Надо было решить, какую сумму объявить похищенной. Доллары не проходили по банковским документам, но Хавкин мог заявить, что они поступили в последний момент и потому их еще не успели оформить. Такое могло случиться и на самом деле. Другое дело — нужно ли это было Джабраилову?
— Ты мне сначала скажи, сколько у тебя там осталось, кому, на какую сумму и какой срок выданы кредиты, и сколько и кому должен банк, — потребовал Джабраилов. — А уж потом будем объявлять, сколько у нас украли.
Ему нужно было знать, не оказался ли после кражи банк «Доверие» банкротом? Или у него хватит средств перекрыть потери за счет прибыли? Полгода назад «Доверие» выдало огромный кредит городской администрации, заняв для этого деньги в Центробанке. Это был тот самый инструмент, который позволял, ничего не делая, зарабатывать сумасшедшую прибыль. Говоря современным языком, пилить бюджет. Кредит брался под один процент, а выдавался под другой, гораздо более высокий. Разница составляла сотни миллионов рублей. Конечно, часть этих денег переводилась на личные счета руководителей города. Но во много раз большая часть становилась добычей банка. О таких операциях с руководством города договаривался Джабраилов. Теперь он хотел знать результаты.
Хавкин уже подготовил документ. По нему выходило, что прибыль с лихвой перекрывает украденное. Но это было бы лишь в том случае, если бы вся она принадлежала одному Хавкину. Часть ее предстояло перечислить городским чиновникам, часть Джабраилову. Доли Хавкина хватало лишь на то, чтобы возместить десятую часть утерянного. Джабраилов сразу понял это и долго молчал, очевидно, что-то подсчитывая в уме. Потом медленно, делая после каждого слова паузу, произнес:
— О валюте никому ничего сообщать не надо. Об остальном поговорим немного позже. — И уже совсем сухо добавил: — Мне очень жаль, что все так получилось. Мы с тобой хорошо сотрудничали.
И эта последняя фраза прозвучала, как выстрел. Хавкин долго не мог положить трубку на телефонный аппарат из-за того, что у него затряслись руки. Его вдруг сразу прошиб пот. Вспотела голова, волосы стали мокрыми. Назойливая муха, противно жужжа, села на щеку и больно укусила. В другой раз
