Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
стране. Например, 23 февраля 1921 года Ленин участвовал аж в 40 заседаниях – рекорд, достойный занесения в книгу Гиннеса! Думали, что колоссальная нагрузка привела к нервному истощению. Стоит только уменьшить число заседаний, меньше сидеть и писать, больше ходить, особенно на свежем воздухе, да ещё как следует отдохнуть на природе месяц-другой – и всё придёт в норму. Выписанные из Германии медицинские светила профессора О. Фёрстер и Г. Клемперер констатировали: «Никаких признаков органической болезни центральной нервной системы, в особенности мозга, налицо не имеется».[230]
Впрочем, А.Д. Нагловский утверждал, что уже в 1921 году Ленин «производил впечатление человека совершенно конченного. Он то и дело отмахивался от обращавшихся к нему, часто хватался за голову. Казалось, что Ленину «уже не до этого». Ни былой напористости, ни силы. Ленин был явный нежилец, и о его нездоровье плыли по коридорам Кремля всевозможные слухи. А за спиной этого желтого истрепанного человека, быстро шедшего к смерти, кипела ожесточенная борьба – Сталина, Зиновьева, Каменева, Троцкого».[231]
Отдых вместе с Крупской в подмосковных Горках Ленину помог мало. В конце 1921 года боли и головокружения возобновились. Надежда Константиновна с тревогой замечала, что муж всю ночь не может уснуть. В канун нового 1922 года Политбюро в принудительном порядке отправило Ленина в отпуск на шесть недель, запретив приезжать из Горок в Москву. В стране сложилась ситуация, когда вождь катастрофическими темпами утрачивал способность к работе и, соответственно, к влиянию на политический курс.
Фактически Ленин с декабря 1921 года был лишен возможности участвовать в практической работе Политбюро, да и Совнаркомом руководил по большей части лишь формально.
Болезнь Ленина была громом среди ясного неба не только для населения, но и для высшего политического руководства страны. Лев Троцкий вспоминал, что нездоровье вождя воспринималось как угроза делу революции: «Ленин очень следил за здоровьем своих сотрудников и нередко вспоминал при этом слова какого-то эмигранта: старики вымрут, а молодые сдадут. “Многие ли у нас знают, что такое Европа, что такое мировое рабочее движение? Пока мы с нашей революцией одни, – повторял Ленин, – международный опыт нашей партийной верхушки (т. е. многолетнее пребывание в эмиграции. – Б. С.) ничем не заменим”. Сам Ленин считался крепышом, и здоровье его казалось одним из несокрушимых устоев революции. Он был неизменно активен, бдителен, ровен, весел. Только изредка я подмечал тревожные симптомы. В период первого конгресса Коминтерна он поразил меня усталым видом, неровным голосом, улыбкой больного. Я не раз говорил ему, что он слишком расходует себя на второстепенные дела. Он соглашался, но иначе не мог. Иногда жаловался – всегда мимоходом, чуть застенчиво – на головные боли. Но две-три недели отдыха восстанавливали его. Казалось, что Ленину не будет износу».[232]
Ленин понимал, что болен очень серьёзно. Он с тревогой спрашивал врачей: «Ведь это, конечно, не грозит сумасшествием?» А однажды, по свидетельству Марии Ильиничны, после очередного обморока заметил: «Так когда-нибудь будет у меня кондрашка (народное название инсульта – кровоизлияния в мозг. – Б. С.). Мне уже много лет назад один крестьянин (не в Шушенском ли? – Б. С.) сказал: “А ты, Ильич, помрёшь от кондрашки”, – и на мой вопрос, почему он так думает, он ответил: “Да шея у тебя уж больно короткая”».[233] На этот раз грозного «кондратия» не пришлось долго ждать.
В апреле 1922 года у Ленина удалили одну из двух пуль, ту, что застряла над правым грудино-ключичным сочленением. Это был жест отчаяния. Таким путём наивно надеялись затормозить развитие болезни. Но тщетно.
Ленин был убежденным атеистом и негативно относился к христианству. В работе «Социализм и религия» (1905) он утверждал: «Религия есть один из видов духовного гнёта, лежащего везде и повсюду на народных массах, задавленных вечной работой на других, нуждою и одиночеством. Бессилие эксплуатируемых классов в борьбе с эксплуататорами так же неизбежно порождает веру в лучшую загробную жизнь, как бессилие дикаря в борьбе с природой порождает веру в богов, чертей, в чудеса и т. п. Того, кто всю жизнь работает и нуждается, религия учит смирению и терпению в земной жизни, утешая надеждой на небесную награду. А тех, кто живёт чужим трудом, религия учит благотворительности в земной жизни, предлагая им очень дешёвое оправдание для всего их эксплуататорского существования и продавая по сходной цене билеты на небесное благополучие. Религия есть опиум народа. Религия – род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ, свои требования на сколько-нибудь достойную человека жизнь».[234]
И в те моменты, когда болезнь немного отступала, Ленин активно боролся с православной церковью, причем придавал этому очень большое значение. 19 марта 1922 года в письме к членам Политбюро Ленин, чувствуя, что болезнь не позволит ему присутствовать на очередном заседании, требовал изъятия церковных ценностей любыми способами, в том числе самыми жестокими. Письмо было написано в связи с инцидентом в Шуе, где 15 марта 1922 года протестующие верующие с кольями, камнями и другими подручными средствами воспрепятствовали изъятию церковных ценностей из Воскресенского собора. После этого они были расстреляны частями особого назначения с пулеметами. 5 человек были убиты, 10 ранены. 3 человека, включая 2 священников, были впоследствии признаны зачинщиками беспорядков и расстреляны. Ленин писал: «Происшествие в Шуе должно быть поставлено в связь с тем сообщением, которое недавно Роста переслало в газеты не для печати, а именно, сообщение о подготовляющемся черносотенцами в Питере сопротивлении декрету об изъятии церковных ценностей. Если сопоставить с этим фактом то, что сообщают газеты об отношении духовенства к декрету об изъятии церковных ценностей, а затем то, что нам известно о нелегальном воззвании патриарха Тихона, то станет совершенно ясно, что черносотенное духовенство во главе со своим вождем совершенно обдуманно проводит план дать нам решающее сражение именно в данный момент. <…>
Я думаю, что здесь наш противник делает громадную стратегическую ошибку, пытаясь втянуть нас в решительную борьбу тогда, когда она для него особенно безнадежна и особенно невыгодна. Наоборот, для нас, именно в данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей, и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешенной и беспощадной энергией и не останавливаясь подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
