вечером кабак, пообщаться там с горжеводами – те зачастую травили прекрасные байки, да и новостями были не прочь поделиться. Кевнера, опять же, надо угостить за удачно подогнанный заказ, потом разобраться с сетью…
Брак глотнул еще пива и честно сказал себе, что просто ищет отмазки. Не настолько уж сложно выбраться из Приречья, как он рисовал себе в уме. Вообще не сложно, были бы кри и желание. Кри у парня были, к тому же в углу мастерской скопилась целая куча всевозможного хлама, принесенного на обмен клиентами. Лесной мед он съедал, железяки пускал в работу, даже шкуры пошли на утепление и нормальную кровать. Но скопилось все равно прилично, даже после расчетов с Пунтаром. Если сменять на серебро или кри, добавить своего – вполне хватит на оплату проезда, пусть и впритык. Да и опасность такого путешествия преувеличена – десятки людей путешествуют каждую неделю без особых проблем, а вот уж на калеку-то обязательно посыпятся все шишки. Смешно.
А вот желания немедленно уехать не было, как ни боялся Брак себе в этом признаваться. Злость и ненависть, воспоминания о событиях на Плеши никуда не делись, но ушли куда-то вглубь, перестали царапаться и утихли. Как и память о “Вдовушке”, вместе с прощальными словами Тордена и образом жуткого безглазого мертвеца, вцепившегося канторцу в горло. В Приречье ни о чем подобном слыхом не слыхивали, здесь вообще ни шарга не происходило месяцами, а новости доходили с таким запозданием, будто их волоком через всю степь тащили. События последних недель начинали казаться застарелым кошмаром, который произошел с кем-то другим. В другом месте и в совершенно другое время.
Еще в поселке никто не знал, что у нового механика отсутствует нога. А если бы знали, вряд ли кто обратил бы особое внимание. Шутки – конечно. Но к парню и так уже накрепко свелось прозвище “Хромец”, что всяко было лучше, чем “Тот гребнувшийся с цепа паренек”. Насмешки, к тому же злые – маловероятно. Ссориться с тем, кому придется в будущем чинить сломанные вещи, от которых напрямую зависит твой заработок… Конечно, подозревать в каждом встречном наличие здравого смысла – роскошь, которую могут себе позволить либо очень наивные, либо слишком неопытные, поэтому желающие докопаться встречались. Но даже с ними общаться все равно было куда легче, чем в клане, где каждый знает тебя с пеленок как убогого слабого калеку, и менять свою точку зрения не собирается. Наверное, чтобы молодняк испытал что-то подобное, их и отправляют в Поиск. И терпеливо потом ждут их возвращения в Семью.
Да и в целом, Браку в Приречье нравилось. Нравилась еда, нравилась пресная вода, нравился густой запах свежесрубленной древесины и отсутствие необходимости с утра до вечера заниматься опостылевшими крепежами траков. Нравилось не настолько, чтобы немедленно идти за синей повязкой и переселяться в нормальный теплый дом с харчами и содержанием, внимательно приглядываясь к редким в этих краях девушкам. Но вполне достаточно, чтобы решить здесь задержаться хотя бы до зимы, обрасти жирком, опытом и полезными знакомствами. А уж потом, основательно подготовившись, отправляться обратно в Вольные Земли. Может даже весной, чем шарг не шутит. Зимовать куда лучше в привычном месте. Дарогана, опять же, надо навестить, поблагодарить за помощь. Благо, набросок будущего подарка Брак уже успел прикинуть…
Уже под вечер он затушил горелку и, привычно взявшись за рукояти тачки и подставив лицо ласковому закатному солнцу, покатил на выработку – тормошить ракушечников с утра было бесполезно, молотобойцы просыпались поздно и работали неспешно. Из-за постоянно доносящегося звона, Старший все грозился их отселить подальше от города, но дальше обещаний дело не шло уже который год.
Сразу за двойными бревенчатыми воротами Приречья начиналась обширная, кое-как очищенная от пней вырубка, упирающаяся дальним концом в высокий, неправильной формы утес. Получившееся поле, расчерченное невысокими плетеными изгородями, поделили между собой немногочисленные землепашцы и скотоводы. Первые с переменным успехом пытались растить какую-то траву для пивоварни и отгоняли упорно лезущих со стороны загонов свиней и коров. А вторые пытались исподволь натравить на поля соседей скотину и отгоняли упорно лезущих со стороны леса волков и фелинтов. И над всем этим царила скала с гордым названием "Левый Резец Первопроходца", на вершине которой тяжелый скраппер успешно отгонял лезущих на вырубку драков. Где был правый резец сказать толком никто не мог, но чаще всего кивали куда-то на юг.
Утоптанная дорога провела Брака через всю эту идиллию к самому подножию утеса, где располагался открытый карьер, окаймленный высокими отвалами пористой отработанной породы. Размеренный звон, доносившийся еще от ворот, здесь бил по ушам подобно кувалдам, которыми полуголые молотобойцы плющили раковины. На хромающего мимо механика они обратили не больше внимания, чем на пролетающего слепня.
– И вам доброго вечера, – пробормотал Брак, направляясь к одноэтажному навесу, приткнувшемуся сбоку основательной бревенчатой постройки.
Между молотобойцами и двустворчатыми дверьми склада сновали запыхавшиеся носильщики, таскающие наружу отливающие металлическим блеском спиральки, а обратно – стопки неровных железных листов.
Брак искренне поражался такому непрактичному подходу к простой, по сути, задаче. Слой металла в раковинах толстый – куда проще было бы собрать что-то вроде молота с приводом от мощного двигателя или реки, чтобы одним сильным ударом сминать их в листы. Можно даже сообразить какое-нибудь устройство, самостоятельно подкладывающее раковины под боек. Или даже сразу плавить их в нормальные листы, если под рукой есть пара сильных садмов. Куда проще, быстрее и надежнее, чем потеть под жарким солнцем с кувалдой в руках, пыхтя и копя в себе злобу для веселого вечера в кабаке.
Однако, когда калека озвучил свои мысли вслух во время вечерних посиделок, то немедленно был поднят насмех. Ему быстро и доступно пояснили, что молотобоец – это древнее и заслуженное ремесло, на которое кого попало не берут. Нужны люди, сочетающие в себе силу люторога, неутомимость джорка и настойчивость сборщика налогов. И вот эти прекрасные телом и душой личности в любой момент могли пояснить всем желающим, почему именно они должны плющить ракушки, а не тупая бездушная машина. Аргументы у молотобойцев были весомые и убедительные, что сразу отсекало большую часть восторженных прогрессоров. У не проникшихся тоже все было не слишком хорошо: по ночам техника таинственным образом корежилась и разваливалась, здания с ней загорались с четырех сторон разом, а владельцев находили наутро в ближайшей канаве с черепом, проломленным тяжелым тупым предметом. И все это при полном отсутствии свидетелей, именно в эту
