Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
Вместе, сцена за сценой, сочиняли спектакль, пытаясь увидеть лица: Максим, конечно, – Дантес, а Саша – Идалия (ведь, судя по портрету, она была так же красива, как и Натали, а роль Натали в их спектакле слишком мала). Долинина отлично совпадает с Идалией в старости, а Юра – вылитый штаб-ротмистр Александр Михайлович Полетика, «божья коровка». Петя, конечно, – Савельев, а Таня – Шарлотта. Когда их шумные дискуссии стали мешать Юлиному сыну Сереге учить уроки и спать, Юля, скрепя сердце, все-таки согласилась приходить работать к Павлу. Теперь они ужинали гораздо плотнее, потому что Павлу приносили ужины из ресторана, потом разговаривали и писали, потом он отвозил ее домой. Оба никому ничего не были должны и потому не интересовались, какие про них ходят слухи в городе, который знал все.
И, как это всегда бывает, оба в своем высокомерии ошибались.
Как раз в один из таких вечеров, когда Юля прийти не смогла и Павел пытался занять себя чтением, ему вдруг позвонила Александра и спросила, один ли он и можно ли ей «заглянуть на минутку». Стараясь не выказать удивления (с декабря они с Сашей встречались только на премьерах и тусовках; она ни словом, ни взглядом не напоминала об их отношениях, а он и тем более не считал возможными какие-либо намеки), он сознался, что коротает вечер вдвоем с книгой и что она, разумеется, может зайти. Саша позвонила в домофон почти сразу: скорее всего, она уже подъехала и звонила от калитки. Павел открыл ворота, и ее машина въехала во двор.
Павел невольно залюбовался тем, как Саша легко и грациозно выпорхнула из машины и торопливо пробежала несколько шагов по тропинке, ведущей к крыльцу. Павел отступил назад, что одновременно должно было передавать его восхищение и служить приглашением в дом.
Взлетев по ступенькам, Саша остановилась, переводя дыхание. Ее длинные блестящие волосы рассыпались по плечам, на щеках горел румянец, темные глаза в окружении длинных ресниц сияли. А потом обняла его, прижалась всем телом и поцеловала. Так, обнявшись, они и вошли в дом – правда, не без труда, потому что Павлу пришлось пятиться задом.
Дальше происходило нечто странное: Павел отвечал на Сашины поцелуи и будто видел себя со стороны. Возникло ощущение, что он играет роль в спектакле – хорошо играет, даже отлично! – и в то же время является зрителем этого самого спектакля. Да-а, вот что значит не на шутку увлечься драматургией, во всем начинаешь видеть театр, даже там, где вообще ничего видеть не надо. А надо просто закрыть глаза и отдаться во власть любящего человека.
Но он не чувствовал, что Саша любит. Она вправду соскучилась или отлично сыграла – нетерпеливая летящая походка, эти сияющие глаза и жадные послушные губы? Она в самом деле охвачена нетерпением или так полагается, когда играешь роль возлюбленной, наконец вернувшейся к любимому после долгой разлуки? И почему в прошлый раз он верил в Сашину искренность, в ее порыв, а сейчас… Даже то, что она была одета в платье переливающегося шоколадного цвета, идеально подходящего к ее глазам и волосам, тоже показалось Павлу придуманным, нарочитым. Не просто красивым нарядом, а тщательно выбранным костюмом, чтобы создать образ. Да-а, чистая паранойя. Но почему приступ подозрительности случился именно теперь? Ведь не Юлькины же книжки про актерское мастерство тому виной, он их и не читал еще… так, пролистал только. Наверное, потому, что сам тоже все время играл, вдруг отчетливо понял Павел. Истосковавшегося любовника замужней и потому несвободной красавицы. Скучающего в провинциальной глуши миллионера. Всемогущего доброго мецената. Гулливера среди лилипутов, мать его…
Конечно, он все сделал правильно и как положено, на автопилоте, как не раз уже проделывал в жизни, выбирая на ночь, на неделю или на год очередную «любовь». Мастерство не пропьешь. Но противное ощущение фальши впервые в жизни отравило ему эту ночь и эту сцену под названием «страстная ночь любви» из пьесы совершенно бесталанного автора.
Уже под утро, когда Павел собирался заснуть с чувством выполненного долга (ни в коем случае лицом к стенке, наоборот, уткнувшись носом в ее волосы, которые и в самом деле замечательно пахли не то лавандой, не то еще чем-то очень тонким и приятным), Саша вдруг поднялась на локте и стала водить пальчиком по его лицу. Павел открыл глаза и улыбнулся: чуть устало, слегка удивленно, без тени недовольства.
– Паша… Я тебе не хотела говорить… Я, наверное, с мужем буду разводиться, – тихо произнесла Саша, теперь рисуя пальчиком узоры на его груди.
– Из-за нас? – В голосе тревога (за нее, разумеется), сочувствие, понимание.
– Нет. Он о нас не знает ничего…
«И ни оттенка фальши!» – мысленно восхитился Павел, благодаря болтушке Ирке отлично знавший про историю с саблей Городничего.
– Тогда что?
– Мы разные… – задумчиво произнесла Саша. – В общем, это был не мой выбор. Родители нас познакомили, он папе очень нравился. А я согласилась.
Павел понимал, что должен задать какие-то вопросы, но он никогда не нарушал однажды взятое правило: без особой необходимости не обсуждать со своими любовницами их мужей. Ведь должна же быть, в конце концов, хоть какая-то мужская солидарность!
Не дождавшись ответной реплики, Саша начала что-то говорить про непонимание, несходство характеров и ревность… Но Павел уже понял, какой реакции от него ждут. Что ж, ничего нового, такое случалось уже не раз в его богатой биографии Казановы, лучший выход из положения – спустить все на тормозах. Здесь действовали три следующих пункта из «Правил обращения с чужими женами, оказавшимися в его постели»: ни в коем случае не пытаться свести все к шутке, не отговаривать, не подавать надежд.
– Ты должна поступать так, как лучше тебе, Саша, – мягко сказал Павел. – Тебе и никому другому. Это самое главное правило.
Дальше, как показывала практика, события могут идти по двум вариантам. Если женщина была неумна, она спрашивала томным голосом: а как лучше тебе, любимый? Более понятливая как минимум откладывала развитие темы до следующего удобного случая.
Саша была умна. К тому же она была неплохой актрисой и отлично понимала интонацию, которая всегда больше и важнее содержания. «Ты можешь разводиться, можешь продолжать жить со своим мужем в любви и согласии, но я пока не собираюсь предпринимать по этому поводу никаких действий», – вот что означала его интонация. Это была мягкость, в которой вязнешь. И всё.
На этом разговор закончился. Оба сделали вид, что ничего не произошло. Утром, когда Павел собирался на работу, Саша быстро выпила чашечку кофе, легко чмокнула его в щеку и уехала, помахав и даже улыбнувшись на прощание.
В конце марта Юля предложила к постановке свою пьесу. Ее приняли тем более восторженно, что роли были написаны для каждого с учетом фактуры и возможностей. Премьеру спектакля «Но Твоя да будет воля…» назначили на апрель, и, чтобы успеть, репетировать начали без оглядки на время – впрочем, как всегда.
На первую же репетицию, ко всеобщему изумлению, заявился не кто иной, как директор завода Павел Мордвинов. Событие, доселе в истории театра не зафиксированное.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
