— Я предвидел ваши возражения. Если бы речь шла о самом Мулее Исмаиле, ваше желание вряд ли бы исполнилось. Султан наверняка предпочел бы нового слугу Аллаха на земле золоту в своих сундуках. Однако у Османа Ферраджи, хотя он и добрый мусульманин, иные устремления. Служить вы должны прежде всего ему, а он не потребует от вас ничего такого, чего вы не смогли бы принять.
И старик весело заключил:
— Естественно, я поеду с вами. Я должен заботиться о вашем драгоценном здоровье, содействовать вам в ваших трудах и — кто знает — может быть, мне удастся помочь вам избегнуть кое-каких ловушек. Наша страна очень отличается от вашей, так что я даже помыслить не могу оставить вас на милость случая и наших скверных дорог.
За несколько последующих лет Жоффрей де Пейрак объездил раскаленные земли Судана и тенистые, но не менее опасные леса Гвинеи и Берега Слоновой Кости. К поиску и добыче золота он добавил работу исследователя. Он проникал в земли неведомых племен, которых вид мушкетов его марокканской стражи побуждал скорее к бунту, чем к доверию. Он сумел склонить их на свою сторону одно за другим, ибо у него и этих голых дикарей все же было нечто общее — глубокий интерес и любовь к земле и ее тайнам. Когда он до конца понял ту страсть, что испокон веков побуждала чернокожих жителей этих земель с риском для жизни спускаться в недра земли, чтобы добыть несколько крупиц золота для приношения своему деревянному идолу, он воистину почувствовал себя их братом.
Иногда ему случалось месяцами одному жить в лесу, который внушал страх его спутникам, жителям пустыни и побережья. Даже Куасси-Ба, и тот не смел проникнуть в него дальше опушки. Тогда с графом оставался только Абдулла, совсем еще юный фанатик, который раз и навсегда уверовал, что белому колдуну покровительствует сам Аллах и что у него есть волшебный талисман. И правда, с ним ни разу ничего не случилось. Стража, данная ему султаном, в основном была занята тем, что сопровождала караваны, везущие слитки золота на север.
Наконец Абд-эль-Мешрат сказал, что пора возвращаться в Марокко: великий евнух Осман Ферраджи, чрезвычайно удовлетворенный результатами работы белого мага, передал им, что Мулей Исмаил желает встретиться с этим магом в своей столице Мекнесе. К тому времени султан уже прочно утвердил свою власть. Даже в самых отдаленных провинциях уже чувствовались благотворные последствия его правления. Сам рожденный негритянкой, сделавший своей первой женой суданку, он, кроме того, набрал себе личную охрану из лучших воинов Судана и сахелов с Нигера и с верховьев Нила. Это был зародыш армии, которая была ему безраздельно предана.
Когда Жоффрей де Пейрак уезжал обратно на север, в золотых рудниках кипела работа. Земли, где прежде царил разброд и вспыхивали бесчинства, были умиротворены. Мелкие местные царьки одумались и теперь побуждали своих подданных продолжать работы, чтобы удовлетворить северных властителей, от которых в обмен на золото получали всякие дешевые товары, ткани и мушкеты. Последние, как величайшее сокровище, скупо распределялись среди самых верных.
После красных варварских дворцов на берегах Нигера Мекнес, город оживленный, богатый, красивый, утопающий в прекрасных садах, выглядел как воплощение цивилизации.
Любовь арабов к пышности нравилась Жоффрею де Пейраку. Да и сам он, приехав в город в сопровождении эскорта в роскошных одеждах, с великолепным оружием, приобретенным на побережье у торговцев-португальцев или в глубине страны у египтян, произвел на Мулея Исмаила сильное впечатление.
Иной завистливый государь мог бы заставить его жестоко поплатиться за столь откровенное афиширование своего богатства. Граф де Пейрак уже имел подобный опыт под иными небесами, с Людовиком XIV. Однако он не счел это достаточным основанием для того, чтобы изменить своим привычкам. Проезжая через город на своем черном коне, в шитом серебром белом шерстяном плаще, он поймал себя на мысли, что с безразличием глядит на несчастных рабов-христиан, перетаскивающих грузы под бичами надсмотрщиков — солдат армии повелителя правоверных.
Мулей Исмаил встретил его с помпой. У султана и в мыслях не было завидовать славе христианского ученого — напротив, он чувствовал себя польщенным тем, что сумел добиться от него столь значительных услуг, не унизив ни принуждением, ни пыткой. По совету Османа Ферраджи, который сам не присутствовал на аудиенции, Мулей Исмаил не заговаривал со своим гостем о предмете, наиболее ему близком, а именно о переходе в ислам этого великого таланта, которому судьба назначила родиться в стране ложной веры.
Три дня празднеств скрепили их дружбу. Когда торжества подходили к концу, Мулей Исмаил объявил Жоффрею де Пейраку, что направляет его послом в Стамбул, к великому султану Оттоманской империи.
Когда французский дворянин стал уверять, что не способен выполнить такую миссию, Исмаил помрачнел. Ему пришлось признаться, что он, увы, все еще вассал турецкого султана и, сказать по чести, это турок потребовал у него прислать в Стамбул белого колдуна. Великий султан желал, чтобы тот повторил
— на этот раз с серебром — чудо с добычей золота, совершенное для его прославленного верноподданного, государя Марокко.
— Эти выродившиеся, изнеженные турки, забывшие о вере, воображают, что я держу тебя в башне и что ты делаешь мне золото из верблюжьего помета! — вскричал Мулей Исмаил, раздирая на себе плащ в знак величайшего презрения.
Жоффрей де Пейрак заверил султана, что останется ему верен и не примет никаких предложений повелителя Блистательной Порты, если они будут во вред государю Марокко.
Вскоре он был уже в Алжире. После трех лет невероятных приключений в самом сердце Африки, он, бывший смертник, чудом вырвавшийся из пыточных застенков короля Франции, вновь оказался на берегах Средиземного моря с обновленным, исцеленным телом и глубокими шрамами в душе.
Часто ли за эти долгие годы думал он об Анжелике? Терзался ли тревогой за судьбу своей семьи? По правде сказать, зная психологию прекрасного пола, он понимал, что любая женщина сочла бы себя вправе упрекнуть его за то, что он не посвятил все свое время горьким сожалениям и безутешным слезам. Но он был мужчина и по характеру был склонен всегда жить настоящим. К тому же единственная задача, которую он тогда себе поставил — выжить — оказалась невероятно трудной. Он помнил времена, когда физическая боль становилась столь мучительной, что огонек его мыслей потухал и он полностью утрачивал способность думать. Тогда он осознавал только одно — что он голоден, немощен, гоним, что это смертельное кольцо вокруг него сжимается и ему нужно во что бы то ни стало из него спастись. И он брел дальше.
Воскресший сохраняет лишь смутное воспоминание о том, как он шел по царству мертвых. И когда в Фесе он вновь обрел здоровье, ему не хотелось возвращаться к пережитому и думать о том, что осталось в прошлом. Его поступление на службу к султану Марокко было залогом того, что у него есть будущее. В самом деле, стоило ли выживать, если бы этого будущего у него не было, — если бы он так и остался отверженным, для которого нет места под солнцем? К счастью, теперь он мог ходить как все. Какое чудесное, какое удивительное ощущение! Абд-эль-Мешрат порекомендовал ему как можно больше ездить верхом, и он подолгу скакал на коне по пустыне, тщательно обдумывая детали предстоящей экспедиции. Человек, у которого есть только один шанс, предоставленный ему покровителем, не может позволить себе роскоши разочаровать этого покровителя своим небрежением и не вправе расточать себя ни на что, кроме работы, которую он обязался исполнить.
