это не ко мне.
Мое спокойствие ее раздражает. Прокину аж корежит, когда невозмутимо поднимаю брови, мол, поясни, дорогуша, чего хотела и свали по-тихому, не задерживай.
— Я не знаю, чего ты напела Леше, раз он пошел к этому идиоту Михалычу с просьбой, чтобы меня уволили, но рассчитывать тебе не на что.
— А тебя уволили? — изображаю удивление, — сочувствую.
— Можешь паясничать сколько угодно. Твои козни такие никчемные, что даже смешно.
— Что-то ты выглядишь не слишком радостной.
Она выпрямляется, смотрит на меня сверху вниз и улыбается. В этой улыбке полно триумфа:
— Отнюдь. Настроение у меня прекрасное. Это же не мне нарастили такие рога, что в дверной проем со скрипом проходят.
Сучка. У меня все-таки екает.
Стоит напротив меня такая наглая и самодовольная, что хочется схватить ее за волосы и носом об стол.
— Спасибо, что переживаешь о моем удобстве, — жму плечами.
Она хмурится, но складка между бровями очень быстро разглаживается:
— Кажется, кто-то решил поиграть страуса и спрятать голову в песок? — выдает сочувственную улыбку, — ушки развесила, да? Поверила его словам?
— Ты не знаешь, что он говорил.
— Дай угадаю, — поднимает задумчивый взгляд к потолку и кончиком алого ногтя постукивает себя по нижней губе, — может быть классическое, ты все не так поняла? Хотя нет, скорее это было: милая, я не понимаю, как так вышло, люблю тебя одну и больше никогда и ни с кем, а это была просто ошибка, которая больше не повторится.
Бьет прямо в подгнившую сердцевину, заново разворачивая то, что успело успокоиться. Именно так он говорил и говорит. Практически теми же словами.
— Ну так вот. Никаких ошибок нет, дорогая, нелюбимая жена. Он день пометался, потому что ты его вздрючила своим появлением, а потом успокоился и снова пришел ко мне. Мы сорвались с ним прямо на работе, на его рабочем столе. И это было, ммм, — блаженно закатывает глаза, — прекрасно! Так сладко, что я потом едва на ногах могла стоять. Он был так нежен и в то же время нетерпелив…
— Довольно, — жестом прерываю ее томные вздохи, — мне не интересно об этом слушать.
Меня, наверное, сейчас даже стошнит. Прямо на нее.
— Зря. Я бы могла рассказать столько интересного, последние дни были очень насыщены событиями. Твой…пока еще… муж, просто идеален. Я как увидела его — влюбилась, словно девчонка. И сразу, с самого первого мгновения знала, что он будет моим. И то, что сейчас он пошел на поводу у тебя — так это просто отмазка, чтобы ты отвалила и не мешалась под ногами.
Молча смотрю на нее. Внутри трепыхаются обрубки прежних чувств, приправленные смятением. Я не верю ей — потому что бьет слишком топорно, но и Березину тоже не верю. Вообще никому не верю.
— И кстати, работу новую я запросто найду. Леша уже написал мне такие рекомендации, что любая фирма меня с руками и ногами оторвет. Молиться будет, лишь бы я пришла.
Вот после этих слов становится по-настоящему хреново. Я чувствую себя так же, как тогда возле машины у нее во дворе. То же ощущение предательства, которое доламывает остатки доверия.
Неужели Березин, гад такой, действительно сделал это? Для отвода глаз упросил Михалыча уволить Мариночку, а сам уже подсуетился и помог ей с новой работой?
***
Давлю в себе желание устроить скандал. Просто силой воли на минимум скручиваю порывы, не позволяя грубо высказаться в ответ. И дело не в том, что я берегу тонкую душевную организацию Мариночки. Срать мне на нее!
Я вспоминаю Алису и ее наставления о том, что громче всех тявкают беспородные Жучки, а королевы все делают красиво. А я — королева, мать вашу. Пусть немного потрепанная, но не побежденная.
— Это хорошая новость, поздравляю, — сдержано киваю в ответ на ее пламенную хвастливую тираду, — работа в наше время очень важна, а хорошая работа - так и вовсе подарок небес.
Прокина теряется. Она явно ждала другой реакции, грезила увидеть потерянную, несчастную обманутую жену и насладиться моими мучениями.
Пожалуй, нет.
— Я так и не поняла, зачем ты пришла?
— Узнать, как у тебя дела, — она уже берет себя в руки и нагло ухмыляется, — и сказать, что как бы ты ни дергалась, Леша с тобой не останется. Мой тебе совет, отойди в сторону и не позорься. Твой поезд уже ушел. Березин души во мне не чает, а ты — привычка из прошлого, от которой пока жалко избавляться. Ностальгия и все такое.
М-да, как раз вчера был вечер ностальгии. Надо же как совпало. Смешно.
— Спасибо за совет. Обязательно подумаю об этом, если будет свободное время. Если это все, то до свидания. Мне некогда.
— Ух-ты, какие мы занятые, — она обводит взглядом наполовину разгромленный кабинет. Кругом пыль, в углу свалены какие-то вещи, неуютно: — Я смотрю, ты ремонт в этой дыре затеяла.
Улыбается дрянь, не догадываясь о том, что я в курсе ее причастности к поджогу. Не подозревает, что заявление уже написано, и совсем скоро сладкой жизни придет конец, и никакой Леша больше не поможет. Хочется бросить ей эти слова в лицо, и посмотреть, как она задергается, но отказываю себе в таком удовольствии. Нельзя предупреждать врага о планах и давать шанс выкрутится, пусть это будет сюрприз.
— Да, пришлось. Старую проводку замкнуло и случился пожар.
Она сочувственно цокает языком:
— Бедняжка. Наверное, больно было смотреть, как полыхает эта забегаловка.
Жму плечами:
— Я рассматриваю это исключительно как повод двигаться дальше и сделать все еще лучше. Нет предела совершенству.
Ее бесит мой настрой. Очень сильно бесит. Она даже зубами раздраженно щелкает:
— Смотри, снова закоротит, и все. Плакало твое совершенство. Раз, — щелкает пальцами, — и нет ничего.
Кажется, она мне угрожает.
Подходит ближе:
— Я с тобой пока по-хорошему говорю. Отвали от Березина. Ты ему не нужна.
— Пусть он мне об этом лично скажет. В глаза. Пока я от него слышала только то, что не нужна именно ты.
Прокина злится. Склоняется ко мне и шипит:
— Я ведь и по-плохому могу.
Ан нет, не кажется. В ход пошла тяжелая артиллерия.
— Это как? Будешь еще активнее лезть в трусы моему мужу? — пытаюсь спровоцировать, чтобы дрянь сказала что-нибудь лишнее.
Она сочувственно улыбается:
