У меня не было ни малейшего сомнения в том, что мы слышим отчаянные переговоры между двумя кораблями – точнее, между обломками одного и тем, который мы сочли спасшимся. Похоже, от первого мало что осталось. Но комната костей – обычно наиболее защищенная часть корабля; бывало, она оставалась целой, даже когда корпус разбивало всмятку. Это объяснялось не заботой о благополучии таких талантов, как мы, а всего лишь защитой, предоставляемой черепу, который частенько оказывался самым ценным, капризным и хрупким оборудованием на корабле.
Мы с Фурой посмотрели друг на друга. Мы не нуждались в словах, чтобы выразить, как сильно нам было не по себе. Голоса, доносящиеся сквозь кости, обычно были лишены интонаций, бесстрастны, как газетная бумага. Они очень редко выражали эмоции и еще реже – нечто похожее на ужас и отчаяние первого голоса. Мы, конечно, испытали нечто похожее, но не ожесточились; наоборот, перенесенное открыло нам, какие жестокие вещи могут случиться с человеком, оставшимся в одиночестве на поврежденном корабле. Фура уже снимала свой мост с головы, и я испытала схожий прилив беспомощности. Мы не навлекли на себя такую беду, но это не означало, что мы не можем испытывать сочувствие. На чужом корабле было много людей, и я сомневалась, что все эти далекие матросы несли полную ответственность за случившееся со Страмбли.
В тот момент, когда Фура почти сняла мост, я позволила одному слову проскользнуть в мое сознание.
Лагганвор.
Возможно, она услышала меня или почувствовала форму этого невысказанного имени. Как будто я задела край грозовой тучи, заставив ее отпрянуть. Было ли это узнавание или недоумение, вызванное тем, что сестра не понимала значения имени?
Я следила взглядом за ней, она – за мной, и оставалось лишь гадать, не померещилось ли мне, как она чуть приподняла бровь, что могло означать любопытство или хладнокровное веселье, оттого что я проникла в ее тайны. В то же самое время я ощущала ее пристальный взгляд словно какую-то тяжесть, и наши разумы сошлись в бескровной, бесстрастной дуэли, нанося и парируя удары, и никому не удавалось одержать верх.
«Если ты что-то от меня скрываешь, сейчас самое время признаться».
Это был мой внутренний голос, а также голос Фуры; утверждение, одинаково применимое к нам обоим.
«Тебе не о чем беспокоиться. Тебе совершенно не о чем беспокоиться».
Одновременно, как будто мы были марионетками в кукольном театре, подвешенными к одним и тем же струнам, наши руки переместились к входным гнездам. Мы отключились в одно и то же мгновение. Чуждый ветер покинул мою голову, оставив звенящую пустоту, которая медленно заполнялась нормальными мыслями.
Фура наконец-то убрала свой нейронный мост, а потом и мой тоже, так нежно и по-сестрински, сама любезность. Она смотала контактные провода и повесила приборы на крючки.
– Я сожалею о том, что случилось с ними. Будь возможность, послала бы им дыхаль. Но если они думают, что видели мою плохую сторону, им еще многому предстоит научиться.
– Как и всем нам, – ответила я достаточно тихо, чтобы усомниться, услышала ли сестра.
Глава 11
Большой, с нечеткими контурами объект вплыл в поле зрения, и мне не сразу удалось отрегулировать круглые прицельные ручки таким образом, чтобы он оказался в центре со светящимся перекрестием. Я повернула винт фокусировки ровно настолько, чтобы форма обрела четкость. Это была шестеренка с четырьмя спицами, щетинистая и ржавая на вид, похожая на какое-то металлическое украшение, которое слишком долго оставалось под водой.
Колесо Стриззарди. До него еще десять тысяч лиг, но мы вскоре прибудем на место. Я подумала: что нас ждет, спасение или гибель; впрочем, банальные неприятности куда вероятнее. Я знала, что жизнь редко бывает ладно скроенной, как в сказках, которые мы читали в детстве, где финал всегда был либо счастливым, либо трагическим, где добродетель вознаграждалась, а зло бывало наказано.
На самом деле я уже поняла, что очень многое зависит от точки зрения.
* * *
Затрещал динамик, потом заговорил мужским голосом:
– Портовое управление Колеса Стриззарди вызывает солнечный парусник, находящийся в восьмистах лигах, приближающийся со стороны внешних процессий. Немедленно сообщите по трещальнику название корабля, порт приписки и цель прибытия.
Фура поднесла к губам ручной микрофон, а мы с Прозор наблюдали за происходящим.
– Доброго вам дня, портовое управление. Говорит капитан Маранс, капер «Серая леди», Индрагол. Мы с девяносто восьмого вычищаем шарльеры на Пустотной стороне, последний раз были в порту два года назад. У нас заканчиваются припасы, и мы просим разрешение на отправку катера для свободной торговли в соответствии с вашими условиями.
– Нам ваше имя не известно, капитан Маранс. – У говорившего была медленная, флегматичная манера вести беседу, как будто в его распоряжении был целый день, чтобы разобраться с нами. – Ни ваше, ни вашего корабля. С чего вдруг вы захотели поторговать с нами, когда к вашим услугам все прочее Собрание?
– Мне бы очень хотелось, сэр, чтобы Собрание и впрямь было к нашим услугам, – произнесла Фура голосом человека, с которым жизнь обошлась весьма сурово. – По правде говоря, мы не слишком избалованы выбором, поскольку на борту есть раненый. Нам не добраться до тридцать пятой процессии, не говоря уже о Солнечных Краях. С шарльерами вышло недурственно, однако полный трюм пистолей – не утешение, когда медикаментов кот наплакал. – Фура выдержала паузу, и я почти видела, как она отсчитывает секунды, играя роль так же уверенно, как если бы держала в руке сценарий. – При попутных фотонных ветрах мы сможем доковылять до Катромила, а я знаю, что его жители расположены к свободной торговле…
– В этом нет необходимости, капитан Маранс. Конечно, мы могли бы оказать помощь в медицинском вопросе… при условии, что нет опасности заражения.
Фура улыбнулась нам.
– Ничего подобного, сэр, просто корабельная травма, которую мы не можем вылечить. Остальные члены экипажа вполне здоровы и бодры, уверяю вас.
