На крыльце, сокрушённо подперев руками лицо, так, что борода взлохматилась во все стороны, сидел домовой. Покосился на нас, чуть-чуть подвинулся, освобождая проход.
Дед в дом пошёл, а я рядом присела. Не хотелось идти смотреть на мёртвое тело. Пусть баба Марыся в памяти моей живой останется.
Рвалась задать домовому кучу вопросов, но не была уверена, что он читать может.
– Читать не можу, а мыслю слышу, – вдруг сказал домашний дух. – Спрашивай, отвечу.
– Звать тебя как, уважаемый?
– Душаном кличут – добрый значит, – глядя куда-то вдаль, представился собеседник.
– Меня Дарьей дед нарёк.
– Хорошее имя. Правда, не степнячье, но вам виднее, – покивал Душан.
– Ты завещание бабы Марыси знаешь?
– Знаю, – едва слышно ответил домовой. – Просила она чародея огню придать тело её вместе с домом.
– А ты куда?
– Так я ж домовой. Знать, доля моя с домом сгореть.
– Не хочешь ведь.
– Не хочу, да судьбу не объедешь, – всё так же тоскливо глядя в непонятную даль, ответил домовой.
– Знаешь, у нас в городе в доме домового нет.
– Быват… Чародеи домовых не жалуют.
– Может, к нам пойдёшь? Дед у меня не вредный, дом крепкий.
– Не ты хозяйка, не тебе и звать! – как-то не по-доброму ответил Душан.
Я покивала, соглашаясь. Достала досочку и принялась карябать прошение деду о приюте бездомного домового.
– А этих куда? – вдруг спросил собеседник. – Под нож?
Петух, гулявший неподалёку и гребущей землю в поисках зёрнышек и червячков шипастыми крепкими ногами, замер, издав странный звук, похожий на кряк.
– Зачем под нож? – мысленно спросила я и оторвалась от письма. – У нас коза есть, теперь ещё и курочки жить будут. – Петух так внимательно смотрел на меня темным зрачком в золотой обводке, что пришлось уточнить: – С петушком.
– Корзину каку аль мешок надоть найти,– захлопотал домовой. – Не в руках же несть.
– А для себя лапоть найди или башмак старый, – напомнила я, помня, что именно так «путешествуют» домовые из дома в дом.
– Думаешь, примет меня чародей-то? – с надеждой спросил Душан.
– Приму, – гундосо ответил дед, вытирая слёзы и сморкаясь в платок. На крыльце он появился неожиданно и слова домового хорошо расслышал. – Пойди собери что с собой взять хочешь, да пора делом заняться, пока сельчане не набежали.
Так в нашем доме появился домовой, коза Машка обзавелась соседями по сарайке, в котором обитала, а я, хоть и не нуждалась, горластым будильником.
Душан, обживая новое жилище, облазил дом от чердака до подвала.
– Хозяйка, крышу в то лето ремонтировать надо. Я подправил малость – на зиму хватит, но лучше чинить основательно. Балки там какие поменять, черепица кой-где осела. При хорошем дожде залить может, – отчитывался он после ревизии, – на лестнице, опять же, пару ступеней заменить срочно надо. Иначе беда может случиться. Дров на зиму совсем нет.
Когда я рассказала ему о камнях горячих и о кладовке холодной домовой надолго задумался. Потом грустно сказал:
– Выходит, не особо я вам в дому и нужен? У вас вон всё чародейством справляется.
– Ну что ты! – мысленно успокоила я доброго домашнего духа. – Дед слабый колдун, мало что в доме делает – на служебные надобности экономит. А камни – это от Академии всем преподавателям выдают. Я очень рада, что ты согласился к нам переехать. У меня времени на домашнее хозяйство почти не остаётся. Заказов много.
Заказов действительно было много. Несмотря на то, что клиенток я выбирала тщательно. А цена была немалой.
Не помню, чем занималась в прошлой жизни, но то, что в этой стану известным модельером, не предполагала. Всё началось случайно. Хотя кто в те случайности верит?
Боянка попросила Дуняше к зиме сшить душегрею новую и платье «баское». Девочка за год вытянулась, из прежних одёжек выросла. Домашние юбки можно было и оборкой удлинить, но гостям показаться или в город на прогулку выйти в затрапезном нельзя.
Ткань у запасливой соседки в сундуках хранилась на все случаи жизни. И муж не скупой был, и сыновья отрезы дарили. Но вот набор пуговиц, тесьмы и кружев на отделку оставлял желать лучшего. Выбрали, из чего платье сошьём, из чего жакет, отрезали по кусочку на образцы и пошли на торг купить недостающего.
Общались мы с Дуняшей так же, как с домовым. На мои мысленные послания она отвечала вслух. То, что девочка «слышит» меня, узнала случайно, чем напугала Боянкину воспитанницу до слёз.
На ужин хотела запечь фаршированную курицу. Яблоки потушила с капустой квашеной, аккуратно вырезала ребра, чтобы места для набивки больше было, и заполнила внутренность ароматной начинкой. Вот только тушка скользила по столу, не давая возможности зашить разрез на брюшке.
– Подержи! – мысленно обратилась к Душану, в азарте борьбы забыв, что при чужих он не показывается. Откликнулась Дуня, которая внимательно наблюдала за моими кулинарными упражнениями.
Ловко придержала беглянку за ножку и только после этого поняла, что наделала. Посмотрела на меня несчастными глазами и разревелась:
– Меня теперь как бабулю на костре сожгут! – всхлипывала несчастная, уткнувшись лицом в колени.
– Так бабушка твоя сама умерла, – мысленно недоумевала я.
– Это была бабка моей мамки. Убили матушку моей матери, – путанно объяснила девочка, вытирая слёзы и понимая, что я не бегу вызывать стражу. – У неё дар ведуньи был. Она людям помогала, а её на костёр. Мама моя тогда маленькой ещё была и у бабушки гостила. Потому и жива осталась, иначе и её бы сожгли. Чтобы семя ведьмовское извести.
Я обняла девчушку, прижала к себе и принялась мысленно успокаивать:
– Мы же никому не скажем, что у тебя дар есть. Мне помогать будешь с людьми общаться. Я буду руками показывать, а ты как толмач* говорить станешь. Никто и не узнает. Договорились?
*Толмач – переводчик (древнерусский).
С той поры мы с Дуняшей подружились ещё больше. Да и по возрасту из окружения ближе всех я ей была, если не считать Фому.
