Вдруг Мильдред серьезно посмотрела на него, открыла свою сумочку и протянула ему три конверта. Стефан узнал почерк своей жены. Внутри у него похолодело. Кристин, Кристин… Он уже знал, какой сюрприз приготовила ему Мильдред. Викстрём поднялся, взял письма и в изнеможении опустился на стул.
— Два из них особенно неприятны, — заметила Нильссон.
Да, можно было себе представить, это вполне в стиле Кристин. Такое случалось и раньше, по крайней мере дважды, и каждый раз с небольшими вариациями.
Тогда они получили новое назначение. Кристин вела занятия с детским хором и преподавала в воскресной школе. Она походила на маленькую певчую птичку, на все лады воздающую хвалу новой жизни. Но когда период ослепления — другого слова Стефан подобрать здесь не мог — миновал, появились первые признаки недовольства. Настало время обид и упреков, заслуженных и незаслуженных, которые скапливались у нее в душе, словно марки в альбоме коллекционера. Начались головные боли, визиты к врачам и бесконечные обвинения в адрес Стефана, не воспринимавшего всерьез ее жалобы. Потом она не поладила с каким-то сотрудником консистории или прихожанином и развязала настоящую войну. На прежнем месте сложилось что-то вроде кружка, боровшегося за то, чтобы нервный кризис квалифицировался законом как производственная травма. Среди его членов был и назначенный пастором сотрудник консистории. Все это плохо вязалось с нынешним состоянием Кристин, переезд стал неизбежен. За время работы на этом месте их семья увеличилась: теперь у них был не один ребенок, а три. Старший сын скоро заканчивал школу — сложный возраст.
— У меня есть еще два в том же духе, — заметила Нильссон, пока Стефан разглядывал конверты.
«Она расставила сети, а я попался, как куропатка», — подумал Викстрём, не сразу поняв, кого он имеет в виду под словом «она», Кристин или Мильдред.
~~~
Начальник Ребекки Мартинссон Монс Веннгрен ерзал на офисном стуле. Раньше он не замечал, что тот так раздражающе скрипит, когда его поднимают и опускают. Веннгрен думал о Ребекке Мартинссон, пока не вспомнил, сколько у него сегодня работы: надо было кое-кому позвонить и ответить на письма. Клиенты ценят внимание. Его помощники уже разложили на столе папки с бумагами и желтые постеры с полученными сообщениями. Но до обеденного перерыва остался всего час, и Монс решил отложить дела на потом.
Он привык считать себя беспокойным человеком. «Это звучит лучше, чем неверный или непостоянный, вечно убегающий от самого себя», — говорила его жена Маделене. Но беспокойство сопровождало Веннгрена с колыбели. Мать вспоминала, как он кричал по ночам в первый год своей жизни. «Ты стал немного тише, когда научился ходить», — говорила она.
Его старший брат тысячу раз рассказывал, как они вместе продавали елки. Один из деловых партнеров отца предложил мальчикам подработать под Рождество. Брат был старше Монса на три года, а сам он тогда только пошел в школу. Тем не менее уже умел считать, повторял позже брат. Особенно деньги.
Итак, они продавали рождественские елки. Два сорванца, семи и десяти лет. «И Монс заработал тогда чертовски много, гораздо больше, чем все остальные, — вспоминал брат. — Мы не могли понять, как ему это удалось, ведь он, как и мы, получал по четыре кроны с дерева». Но пока остальные ждали на морозе, когда пробьет пять часов, Монс обхаживал дяденек и тетенек, которые разглядывали товар. Он держал наготове пилу, с которую сам был ростом, и если кто-то считал, что елка слишком длинная, тут же предлагал ее укоротить. Устоять перед таким напором было невозможно! Но самое интересное, что потом, как утверждал брат, Монс связал отпиленные части с оставшимися ветками и продавал по пять крон за штуку. И эти деньги уже целиком шли к нему в карман. Работодатель — брат уже не помнил его фамилию, кажется Мортенссон, — ругался на чем свет стоит, когда узнал. Но что он мог поделать?
В этом месте рассказчик делал глубокий вдох и закатывал глаза, демонстрируя тем самым бессилие работодателя перед предприимчивостью Монса. «Бизнесмен, — делал он вывод. — Бизнесмен до мозга костей».
Позже Монс пытался избавиться от этого клейма. «Юриспруденция — это не бизнес», — говорил он. «Черт ее знает, что это такое», — отвечал брат. Сам он в молодости долго жил за границей и чем только не занимался. Потом возвратился в Швецию, выучился на социального работника и сейчас возглавлял соответствующее ведомство в Кальмаре.
Со временем Монс перестал оправдываться перед братом. В конце концов, почему успешности надо стыдиться?
«Конечно, — говорил он ему. — У меня собственный бизнес и счет в банке». А потом рассказывал о своем новом автомобиле, приобретенном недавно пакете ценных бумаг или мобильном телефоне.
Ту же неприязнь он читал в глазах жены брата и не мог их понять. У них же была отличная семья, дети, которые их навещали!
«Ну, пора», — сказал себе Монс, поднимаясь со скрипящего стула.
Мария Тоб прощебетала несколько вежливых фраз и повесила трубку. Чертовы клиенты! Не могут как следует сформулировать вопрос, поэтому дать толковый ответ нет никакой возможности. Полчаса уходит только на то, чтобы понять, чего они хотят.
В дверь постучали, и, прежде чем она успела ответить, в кабинет заглянул Монс.
«Тебя в Лундсберге[28]не учили, что в таких случаях надо дождаться разрешения войти?» — мысленно спросила его Мария.
Веннгрен виновато улыбнулся, словно догадавшись, о чем она подумала.
— У тебя есть время? — спросил он.
«Разве я могу сказать тебе „нет“?» — ответила про себя Мария, указала ему на кресло для посетителей и отменила входящий звонок.
Он закрыл за собой дверь, это плохой знак. Мария судорожно пыталась сообразить, в чем дело: не упустила ли она чего, не забыла, нет ли у какого-нибудь клиента оснований для недовольства. Однако не обнаружила ничего подобного. «И это самое худшее, что есть в моей работе, — подумала она. — Можно смириться и с ненормированным рабочим днем, и со стрессами, и с начальством, но только не с этим. Эта неопределенность — словно бездна, внезапно открывающаяся под ногами». Она вспомнила Ребекку и ее оплошность, в результате которой фирма запросто потеряла несколько миллионов.
Монс сел в кресло и огляделся, постукивая себя пальцами по бедру.
— Прекрасный вид, — заметил он, глядя в окно, за которым громоздились грязно-бурые фасады соседних домов.
Мария из вежливости рассмеялась, но промолчала. «Ну, давай же», — мысленно подтолкнула она Веннгрена.
— Ну и как у нас с этим?.. — Монс показал на стопки бумаг на столе.
— Хорошо, — ответила Мария и набрала в грудь воздуха, прежде чем начать подробный рассказ о своих делах.
Однако, взглянув на Монса, она поняла, что тот явился не за этим.
— От Ребекки что-нибудь слышно? — спросил Веннгрен.
