– Я рад, что дети лесов признали меня! – медленно и важно ответил он личивинам. Он сам не знал, откуда у него берутся эти слова и этот голос, где-то в дальнем уголке его глубокой и темной натуры проснулся, может быть, сам первый волк-прародитель. – Но мой путь по земле еще не кончен. Меня ждут долгие дороги, прежде чем я смогу войти в круг моих детей. Ждите меня. Я еще вернусь к вам. Я показался вам вчера для того, чтобы вы знали о моем новом рождении. Но время еще не пришло. Я благословляю вашу охоту, звери сами будут бежать на ваши копья. Ждите меня. Я еще приду к вам. А пока возвращайтесь в свои земли. И расскажите всем – великий Метса-Пала вернулся!
– Мы будем ждать! – закричал кудесник. – Твой конь и копье будут ждать.
– Пусть храбрый Кархас носит мое копье и ездит на моем коне! – позволил Огнеяр с истинно княжеским величием. – Он достоин их, пока я не приду за ними сам.
– Нет равного тебе, великий Метса-Пала! – радостно завопил Кархас. Теперь пусть кто-нибудь попробует отобрать у него копье вожака – ведь его дал ему сам священный волк-прародитель!
Огнеяр милостиво распрощался с личивинами, и они скрылись в лесу. А их новоявленный князь и священный прародитель сел прямо на пол на забороле и вытер рукавом мокрый лоб. Ясное осознание собственной судьбы, пришедшее ему в эти мгновениия, потрясло и утомило его почти так же, как самое первое превращение четырнадцать лет назад.
Скородум участливо присел на корточки рядом с ним, потрясенные всем увиденным кмети и велишинцы толпились вокруг, но было тихо.
– Что это я им наговорил? – удивленно спросил Огнеяр у Скородума. Он выглядел как человек, неожиданно проснувшийся от яркого небывалого сна.
– Ты все правильно говорил, мальчик мой! – Скородум взял его за плечо и по-отечески пожал. – Мне было бы больно, если бы ты променял стол твоего деда на их лесные владения. Но было бы глупо отказаться от чести, раз уж им хочется видеть в тебе священного волка.
– Значит, я правда должен идти в Чуробор? – Огнеяр посмотрел в лицо Скородуму, угадавшему его мысли.
– Правда! – убежденно ответил старый князь. – Я все понимаю, мой мальчик. Я знаю Неизмира. Просто так он тебе ничего не отдаст. Но ты возьмешь то, что тебе принадлежит по праву. Ты сможешь. Я достаточно узнал тебя за эти дни.
– Но меня… – Огнеяр хотел сказать про Оборотневу Смерть, но отвел глаза. – Меня там не считают человеком. Все меня боятся. Меня зовут волком.
– Докажи им, что ты еще и человек. Ведь это так и есть.
Огнеяр с вопросом и надеждой заглянул ему в глаза. Скородум закивал, глядя на него с печалью и отеческой любовью.
– Спасибо тебе, – устало сказал Огнеяр. – Я сам иногда не знаю, кто я такой. Трудно жить на грани миров. Быть волком с волками и человеком с людьми. Особенно когда люди видят во мне волка, а волки – человека. В Чуроборе меня зовут волчьим выродком, а у волков – двуногим… – Огнеяр не договорил, из горла его вырвался короткий хриплый рык, и Скородум догадался, что на языке волков это какое-то грубое ругательство.
– Тебе трудно, – печально согласился Скородум. – Но ты помни: без тебя эти миры никогда бы не встретились. Возьми из каждого ту силу, которую он может тебе дать. И тогда ты будешь не человеком и не волком, а будешь самим собой.
Огнеяр ничего ему не ответил, задумчиво покусывая нижнюю губу блестящим волчьим клыком. Иной раз быть самим собой – самое трудное дело.
Глава 7
Огнеяр оставался в Велишине еще пять дней – отправляться в путь за княжеским престолом в дни безвременья между старым и новым годом было бы безумием. Но едва первый день месяца просинца* положил начало новому годовому кругу и обновленный лик Светлого Хорса зажег блеском снега, Огнеяр со своей Стаей покинул Велишин.
Своим появлением в Хортине он весьма огорчил боярина Тучу, который уже начал мечтать о том, что Дивий со Стаей сгинул в личивинских лесах и никогда не вернется. Его рассказ о знакомстве с князем смолятичей боярина тоже не порадовал: теперь Скородум знает, кто наследник Гордеслава на самом деле, и случайная гибель Дивия, если это вдруг произойдет, не останется незамеченной. Может, глиногорский князь и не станет открыто вмешиваться в дела соседей, но пойдут разговоры… А Туча знал, что разговоров князь Неизмир боится не меньше, чем открытой вражды.
Скоро старый боярин заметил, что Дивий вернулся другим. Он стал более замкнут, более молчалив и менее задирист, чем был каких-то семь дней назад. Как дерево с корнями из земли, он безжалостно выдернул боярина из уютного Хортина, не дав ему даже допраздновать новогодье, и повел полюдье назад. Поднявшись по Белезени на несколько переходов, полюдье свернуло на Стрем и стало подниматься по нему. Дойдя до истока второй из дебрических великих рек, полюдье лесами переходило на Глубник и снова спускалось к Белезени, на слиянии которой с Глубником стоял Чуробор.
Путь этот занимал почти два месяца. И Огнеяра словно подгоняла какая-то тайная мысль: он торопился, нигде не останавливался больше чем на один день, охотился со Стаей ровно столько, сколько нужно было для прокорма дружины. И Туча, поглядывая на него, беспокоился все больше. Лучше бы Дивий оставался таким, как прежде. А теперь никто не знал, что от него ждать.
Для княгини Добровзоры это была самая беспокойная зима из всех пережитых ею после явления Огненного Змея. Много дней после Макошиной недели она ждала сына, подолгу не спала ночью, прислушиваясь, не раздастся ли за воротами победный вой Стаи, возвещающий о возвращении с лова. Но ночь за ночью проходила в тишине, и княгиня тревожилась все сильнее.
Через несколько дней после Макошиной недели вместо Огнеяра вернулся Светел, которого ждали из полюдья только месяца через четыре. Добровзоре сказали, что он не то захворал дорогой, не то привез спешную весть, но она ничему не поверила. Одно было ясно – прилежный княжеский брат бросил полюдье неспроста. Не слушая слов, княгиня пристально наблюдала за мужем. Перед возвращением Светела Неизмир был мрачен и замкнут, а после того стал странно, лихорадочно оживлен, то собирал гостей и пировал в гриднице до утра, то по целым дням не выходил из опочивальни. Добровзору он явно избегал, и она не находила себе места от тревоги – не за себя, а за сына. За двадцать лет она убедилась, что мрачность и веселье Неизмира связаны только с Огнеяром. Она знала все то, что Неизмир старался от нее скрыть – и его ненависть к пасынку, и его страх перед ним.
Чтобы держать мужа на глазах, княгиня стала выходить в гридницу, сидеть на княжеском суде Неизмира, слушать, что говорят приходящие к нему. Так она узнала от купцов, что Огнеяр ушел с полюдьем. Это объяснило, почему его так долго нет, но не уняло тревоги Добровзоры. Она знала, что княжеские дела мало занимают ее сына и нужна была серьезная причина, чтобы он оставил Чуробор так надолго, ни слова не сказав матери. Какая?
И вскоре она узнала если не обо всем, то о многом. В первый четверг нового года в княжескую гридницу явились три мужика из лесных родов с Белезени. Один из них назвался Взимоком, старейшиной рода Моховиков, второй – Берестенем, старейшиной Вешничей, а третий – Горятой, старейшиной Лисогоров.
