— Нет, солнышко, у меня к тебе совсем другие чувства, далекие от отцовских. Ну… рассказывай. Чем смогу, тем помогу.
Так он говорил в начале. А по итогу…
— Вам не нужно было сбегать. Теперь у Андронова есть прекрасный способ давления на тебя. И если ты не появишься, твой паренек просто сгниет в тюрьме.
Я вскакиваю. Смотрю зло. Разочарованно. Стыдливо. Я ничего не говорила об отношении ко мне приемного отца. Но он все понял. Потому такой же старый извращенец, как и тот.
— И это вы называете помощью? Вы ничего нового мне не сказали. Отведите меня к адвокату!
— И он скажет, то же самое.
Обреченность наваливается, душит, заставляет глотать непролитые слезы.
— Что же мне делать? — плюхаюсь я на стул и отодвигаю тарелку. Тошно даже смотреть на еду. — Как мне его вытащить?
— Сыграть в игру, — подкидывает он монетку и бросает между нами на пластиковый, белый стол. — У твоего приемного отца власть побольше той, что есть у Черкашина. Слышала о таком?
— Да.
— Он может замять дело и вызволить Максима. Без суда…
— Но…
— Для этого тебе придется с ним сыграть…
— Я не умею… — грустно смеюсь. — Я никогда никого не играла.
— Ну, здрасте, — откидывается он на спинку стула и насмешливо оглядывает меня взглядом. Да больше и некого. В кафе стало пусто и почти темно. — Ты много лет носила маску. И только встретив свою любовь решила ее скинуть. Надень ее снова.
— Но я не понимаю, — раздраженно вскрикиваю я. — Какие маски! Что конкретно мне нужно сделать?!
— Дать Андронову то, что он хочет. Взамен свободы Максима.
— Но… Он… Это… — слов не хватает. Горло стягивают лентой и не дает дышать. Отдаться Андронову за свободу Максима? Вот так просто раздвинуть перед ним ноги?
— Все женщины носят маски. Это неизбежно. Мы должны быть теми, кем нас хотят видеть. И как только вы их стягиваете, как та самая Ева из библейских писаний, вас ждет одна дорога.
Он кивает на официантку, которая с кем-то переписывается в телефоне. Ждет.
— А как же любовь. Брак. Дети.
— Брак еще одна форма проституции. Более щадящая, я бы сказал, но очень призрачная. Там много подводных камней.
— Например.
— Женщины думают, что выходя замуж деньги мужа становятся их деньгами, но это не так. И когда женщина это понимает, начинаются конфликты. И ей снова приходится одевать маску. Маску любящей, все понимающей жены….
Он еще долго говорил. Твердил о масках, женщинах, проститутках, но я уже не слышала, бредя среди своих мрачных мыслей. Думаю, только о том, что мне предстоит сделать. Ради Максима.
— Если я пересплю с Андроновым, я не смогу быть с Максом.
— А зачем ему говорить? — я набрала в легкие воздуха, чтобы излиться гневной тирадой о доверии и любви. Но он меня перебивает: — Самые лучше браки держаться на лжи.
— Мне это неинтересно. Не с Максимом, — отрицательно качаю головой. Это с Виталием по сути верно. Но после встречи с Максим я верю, счастье возможно.
— А что тебе дороже… — поднимает он брови и крутит монетку. — Свобода Максима или собственные принципы? Поставь Андронову условие сама. Один раз с ним за свободу любимого. Вы можете расстаться, но есть шанс сойтись снова, когда осадок растворится во времени.
Вот интересно, откуда у него столько мудрости? Как у пьяницы, который поведал на своем веку все, все. Теперь делится.
Откуда столько советов, но самое главное, почему я не хочу им следовать.
Почему после ночевки у Жанны — официантки, слыша ее и Кости стоны, я упрямо иду к адвокату.
Наверное, понимаю, что что шансов нет и цепляюсь за соломинку. Осознаю, что ради Макса пойду на все, но мне нужно знать, что других вариантов нет. Что я лягу жертвой на алтарь похоти Андронова, потому что нет выбора. Только потому что выбора Нет, понимаете? Иначе это будет… изменой. Даже не Максиму. Самой себе.
На утро попадаю в адвокатскую контору по совету Константина. Все пафосно и вычурно, золотая кайма, белый мрамор.
— Ничего попроще найти не мог? — цежу сквозь зубы и все-таки прохожу в холл. Почему теперь мне кажется, что в этом мире мне нет места?
Быстро смотрю на свое отражение и растрепанные волосы. Кривлюсь. Ну и видок. Только милостыню просить. Пытаюсь пригладить волосы.
Бесполезно.
Раньше ими занималась Петровна. Теперь мне предстоит всем заниматься самой. Выживать.
— Добрый день, — подхожу к столу, за которым сидит строго вида паренье в очках. Прямоугольная оправа. Прилизанная прическа. Ни дать, ни взять «Знайка» из сказки Носова. Он не слышит или игнорирует.
— Ваша фамилия, — не гладя говорит он, продолжая что-то печатать. — На какое время у вас запись?
— Я без записи, — бурчу себе под нос, смущаясь от такого строгого и официального тона.
Он поднимает взгляд, кривит губы на мой внешний вид. Нарывается на хорошую трепку, вот честно.
— Если вы не записаны, тогда вам следует позвонить через… полгода. Сейчас все…
На полуслове дверь с шумом открывается и из кабинета выходит крупный мужчина в черном костюме с аккуратной стрижкой.
— Я же сказал не выпускать его из вида. Он накуролесит, и мы все потеряем, — рычит он в трубку и отключает телефон.
— Дмитрий Эдуардович, — сразу бросаюсь к нему. Костя сказал, что он лучший по вытягиванию преступников из тюрьмы. Даже если они виновны. Главное заплатить ему. А у меня пока есть деньги.
— Вы по записи…
— Нет, она просто ошиблась дверью, — шипит мне в ухо «Знайка» и цепляет локоть. — Уже уходит.
— И ничего я не ошиблась. — вырываю руку, подхожу как можно ближе к адвокату. — Вас рекомендовали, как лучшего, а положение безвыходное…
Открываю сумку трясущимися руками и достаю пачку банкнот, чувствую на себе два презрительных взгляда. Слезы безвольно текут по щекам.
— Мой парень. Его могут посадить, а вы лучший. У меня есть деньги… Немного, но их должно хватить…
Мой лепет вызывает ухмылку на его лице. Неужели я выгляжу так смешно?
Просто я боюсь. Боюсь проиграть по всем статьям. Боюсь, что выход останется только один.
— Забавная. Жаль, времени на тебя нет. Женя. Проконсультируй девушку, — снисходительно кивает адвокат и отодвигает от своего лица смятую пачку денег. — Побереги деньги. Судя по твоему виду они тебе понадобятся.
Почему. Почему ко мне все относятся как к какой-то замарашке. Неужели я так выгляжу? Неужели в их глазах я совсем ребенок?
Утираю слезы, смотря на закрытую дверь и поворачиваюсь к «Жене»
