Нефедов вскидывает к глазам бинокль.
— Ага, это Уотерхоул. Все правильно.
— Что правильно?
— Побежали, вот что. В этом месте, в этом времени очень опасно.
— Демоны?
— Вирусы. У тебя может не быть иммунитета. Бежим, я сказал!
И мы бежим по камням к неприметной ложбинке. На дне ее, возле сожженного остова машины, мерцает желтым цветом линза. Нефедов без лишних разговоров толкает меня в нее.
Не успеваю даже вскрикнуть — валюсь в темноте на камни. Тепло, тихо, где-то шуршат волны, накатывающиеся на берег. Вспыхивает луч фонарика — это Нефедов.
— Ну, ты и везунчик! — он прищелкивает языком. — Это озеро Рица. У нас все получилось!
Еще полчаса мы тратим на поиск зеленоватой линзы, ведущей в будущее. Обнаружив ее неподалеку от то ли скал, то ли каких-то развалин — в темноте не видно, — делаем привал.
— Жрать охота! — хлопает себя по животу Нефедов.
Я молча беру фонарик и иду к ближайшим кустам за топливом для костра. Пока все идет согласно моему плану.
Я стою перед зеленой линзой. В паре метров от меня на спальнике спит Нефедов. Моя задумка с таблетками сработала. В линзу было решено идти утром. Перед трудным походом требуется основательно подкрепиться, и я добровольно взял на себя обязанности кашевара. Профессор ничего не заподозрил и бестрепетно выпил кружку крепкого чая, в котором я украдкой растворил семь оставшихся таблеток. Надеюсь, этой дозы не хватит, чтобы убить человека. Сейчас я могу сделать с Нефедовым все, что захочу, но убивать… Я устал от всего этого. Надо побыстрее заканчивать.
Увы, но кот у меня не работает. Я вертел и сжимал фигурку и так, и эдак — без всякой пользы. Наверное, это связано с тем, что я взял предмет без спроса. Так что после всего мне надо будет уговаривать Нефедова найти Телли. Но я не очень-то волнуюсь по этому поводу. Уговорю. Пистолет профессора, черный, с надписью на стволе «Glock 17. Austria» теперь у меня. А у кого пистолет, тот и умеет уговаривать.
До будущего остается сделать всего один шаг. Мне страшно. Без дураков, без всяких оговорок — мне очень страшно. Я всю бессонную ночь воображал, что и кто может ожидать меня в двадцать пятом веке. Когда количество версий перевалило за третий десяток, я выдохся.
Невозможно предугадать все. Жизнь все равно внесет свои коррективы, подставит ножку, даст по сопатке и макнет мордой в грязь. Закон подлости еще никто не отменял.
С этими, прямо скажем, не особенно оптимистическими мыслями иду в линзу. В самый последний момент улавливаю отчаянный призыв остановиться и вернуться к костру. Я знаю, кто пытается помешать мне. И еще пару месяцев назад ему бы это удалось. Но теперь я сильнее.
Волк поработил Чингисхана. Я победил коня. Впрочем, особой гордости у меня нет. Все же предмет, что достался Темуджину в наследство от отца, намного сильнее моего. И окажись я на месте Есугеева сына, кто знает, во что превратил бы меня волк.
Упругий удар. Звон в ушах. Громкий плеск, в лицо мне летят брызги. Я невольно жмурюсь, одновременно стараясь удержать равновесие — ноги разъезжаются, вязнут. Проваливаюсь по пояс в холодную жижу. В нос бьет тяжелый гнилостный запах. Все, приехали. Не думал, что мысли о грязи и законе подлости окажутся настолько реальными.
Открываю глаза. Ничего себе! Вот так будущее, царство тепла и света…
Я завяз в болоте. Точнее сказать сложно, потому что вокруг меня стеной стоит тростник. Может, это речные плавни или умирающий пруд. Но факт остается фактом — линза вывела меня в топь, и с каждой секундой я погружаюсь все глубже и глубже.
Собираю руками тростник в пучки, подтягиваюсь, стараясь освободиться из мягких, но неодолимых оков трясины. Черная вода бурлит вокруг меня, пузыри газа поднимаются откуда-то снизу и лопаются, распространяя удушливое зловоние.
В конце концов мне приходится лечь на грудь и плашмя ползти через густые заросли, то и дело погружаясь в жижу с головой. Я не выбираю направления, просто двигаюсь наугад. Рано или поздно тростниковые джунгли закончатся, я в этом уверен. Жизнь научила меня непреложному правилу: всему на свете однажды приходит конец. О том, что может поджидать дальше, лучше не думать.
Наверное, я слишком расслабился, погрузившись в размышления — и конь воспользовался этим…
Главная столица империи Цзинь пала после недельной осады. Чингисхан поручил взять ее Мухали. К этому моменту толстый нойон собрал в своем войске «левого крыла» много осадных машин и людей, умевших с ними обращаться.
Ворвавшись в город, монголы устроили там жуткую резню, убивая даже домашних животных. Подожженный императорский дворец горел больше месяца и по тому, как ветер отклонял дым от пожарища, шаманы предсказывали погоду.
Множество жителей Чжунду, и слуги императора в их числе, бежали в окрестные холмы и нагорья, не дожидаясь штурма. Сводящий с ума страх перед монголами сломал их волю, и никто не помышлял о сопротивлении. Мухали направил целый тумен всадников на розыск беглецов.
— Ловите тех, кто облачен в богатые одежды, — сказал он. — Всех пленных везите к нашему повелителю.
…Захваченных цзиньцев ввели в походную юрту Чингисхана. Пленников было пятеро. Четверо — пожилые, дородные сановники, облаченные в коричневые шелковые халаты, расшитые золотом. На квадратных нагрудных и наспинных буфанах — изображения птиц, животных и солнца. Животы вельмож перетянуты широкими поясами, украшенными серебряными бляшками.
Увидев кипу белых войлоков, на которых возлежал владыка монголов, сановники бросились на землю и уткнулись лицами в ладони. Пятый пленник, одетый в неброский синий кафтан, молодой человек, почти юноша, чье лицо украшала короткая бородка, тоже опустился на колени и поклонился Чингисхану, но сделал это не спеша, с подчеркнутым достоинством.
— Ты! — толстый палец Потрясателя Вселенной указал на молодого человека. — Подойди!
Нукеры тут же подхватили чиновника под мышки и подтащили к войлочному трону.
— Подними голову! — рыкнул Чингисхан. — Я хочу говорить с тобой.
Послушно посмотрев в глаза завоевателю, молодой человек не выдержал и отвел взгляд.
— Боишься, — удовлетворенно произнес Чингисхан и засмеялся. — Все вы, цзинь, меня боитесь.
— Да будет угодно повелителю услышать правду? — тихо, но твердо спросил чиновник.
— Какую еще правду?
— Я — не цзинь, хотя и состоял на службе у императора. По рождению я — кидань.
— Вот как? Кидани оказали нам хорошую услугу, укусив руку Алтан-хана, которую лизали много лет. Как тебя зовут?
— Елюй Чу-сай, если угодно господину.
— Что ты умеешь делать?
— Я изучал труды Конфуция и даосских мудрецов, — ответил пленник. — Кроме того, я знаю грамоту и счет, умею подсчитывать налоговые сборы, и обучен государственному управлению…
