Потом в воздухе появились ангелы, и начался бой. Их было слишком много, чтобы Антинаар мог отмахнуться от них так же легко, как и от первых стражей, пытавшихся преградить ему путь. Ему требовалось некоторое время, чтобы перебить их. Контуры его фигуры текли и менялись, сгусток пустоты выбрасывал из себя отростки, принимавшие форму то ли гибких клинков, то ли кнутов с лезвиями. Эти отростки он вонзал в своих противников и вырывал из них отчаянно вопящие души. Вбирал душу в себя и выбрасывал отросток снова. Атрибутивные заклинания ангелов, даже самые опасные и разрушительные, никакого видимого вреда ему не причиняли. Рамольд усомнился, можно ли вообще разрушить чистую эссенцию разрушения, явившуюся в монастырь? Ведь все, имеющее бытие, она обращала во прах, а все разрушительное было ей сродни и лишь усиливало ее. С равной легкостью Антинаар поглощал и энергию и тела — вообще все, что соприкасалось с ним, переставало быть. Изувеченные тела ангелов и людей усеяли двор, все было залито жемчужно–алой кровью. Пространство кипело от избытка вырвавшихся на волю стихий. И среди этого хаос двигался Антинаар, поглощая все, что его окружало.
Рамольд бросился в Храм. Он испытывал ужас. Что можно противопоставить олицетворенной смерти? Он не хотел безрассудно нападать на пришельца — видел уже, что толку от этого не будет. Но, может быть, тот, у кого на все всегда были готовы ответы, тот, кто казался ученикам живым воплощением мудрости и силы, кто вел их по пути, поддерживал и укреплял — может быть, он знает, как им быть и что делать теперь?..
Храм был пуст, даже стражи покинули его, чтобы принять участие в безнадежной битве с пришельцем, и только Рийок, преклонив колени, молча молился у алтаря.
— Наставник! — закричал Рамольд. — Помогите нам!
Рийок остался недвижим. Рамольда охватило ощущение бессилия — казалось, что он говорит с каменной статуей. Он произнес самое простое, что пришло на ум:
— Учитель! Нас убивают, как скот.
Рийок медленно повернул голову. Рамольд подумал вдруг, что это лицо мертвеца — ни малейшего проблеска чувства. Лишь огонь слепой веры в глазах.
— Я должен закончить молитву, — произнес Рийок и отвернулся.
Прошло время. Мир за пределами Храма содрогался. Рамольд ощущал, как умирают те, кого он считал своими братьями, как смолкают голоса ангелов, как рвется на части лекемплет Небесной Обители. Все, создававшееся так долго, рухнуло в один миг.
Потом Рийок встал и направился к дверям. Взглянув на его лицо, Рамольд понял, что надежды нет. Рийок плохо осознавал, что происходит вокруг. Рамольд подумал, что все это время они подчинялись сумасшедшему, тщательно маскирующему собственное безумие. Пусть сумасшедшим был не человек, а ангел, даже архангел — какая разница? Он не обладал высшей правдой о мире. Он обладал лишь своей собственной правдой и имел достаточно силы, чтобы эта правда казалась убедительной, однако сейчас нашелся кто–то, чья правда выходила немного весомее.
По мере движения Рийок менялся. Фигура вытянулась вверх, стала легкой, воздушной. Крылья раскрылись за его спиной, в одной руке появился меч, в другой — копье. Он прошел сквозь двери, не заметив их. Рамольд бросился за ним.
Антинаар был уже совсем рядом с Храмом. Он только что убил мастеров Уимла и Лертана и расправлялся с последними ангелами. Прекрасный архангел, в которого превратился Рийок, напал на него, но бой их не был долгим. Очень скоро Рийок оказался пронзен жгутообразными клинками и повис на них, орошая воздух своей кровью, в то время как его жизненные силы перетекали к Антинаару.
— Быть может, когда–нибудь твоя кайи создаст себе новое воплощение в тварном мире, — сказал побежденному Пожиратель Голосов. — А эту душу ты безнадежно испортил. Поэтому, — тут в голосе появилась насмешка, — я заберу ее себе. Если ты не возражаешь.
Рийок не может возразить — один из клинкообразных отростков проткнул ему горло. Порождение Пределов втягивает архангела в себя, и кажется, что весь провал в форме человекоподобного тела — лишь рот, отверстие для приема пищи. Кости и крылья Рийока ломаются, тело и душа начинают распадаться, и он исчезает в провале. Потом взгляд Владыки Пределов останавливается на Рамольде.
Прежде чем раствориться в бесконечном нигде, Рамольд вспоминает, что когда–то давно, когда он был обычным горожанином, окружающий мир не казался ему абсолютным злом. Там было и хорошее, и плохое. Но потом он пришел в Обитель, ему сказали, что вовне — только зло, что мир, в котором он жил прежде, порабощен исчадиями мрака и должен быть разрушен (само собой, вместе с исчадиями) для того, чтобы мог возникнуть новый мир, чистый и светлый. Он поверил в это и стал врагом миру, из которого когда–то вышел. Он бездумно объявил войну, и теперь с ним поступали как с врагом. Прежде чем исчезнуть, Рамольд думает о том, что в определенном смысле сам — не он один, но и он тоже среди всех прочих — вызвал сюда это чудовище. Небесная Обитель хотела войны, и Обладающие Силой — не те, юные и слабые, на которых охотились сгиуды, а те, в чьих руках была сосредоточена настоящая власть, — в конце концов обратили на нее свое внимание.
Душа Рамольда превращается в звучащую ноту, но это не вопль и не плач, а печальная песнь об утрате и выборе, который уже нельзя изменить. Затем все звуки стихают, ни ангелов, ни людей здесь больше нет, и чудовищная фигура Антинаа–ра расплывается, распространяется вширь и ввысь, выбрасывая из себя все новые и новые отростки, превращается в огромный черный цветок, исполненный жуткого великолепия смерти, и пожирает камни монастыря, и мертвые тела, и лекемплет.
Горы содрогаются, и След Селкет меняет свои очертания.
17
Это было то самое место, где он впервые говорил с Проводником Мертвых. Пустая каменистая равнина, холмы справа и горы на горизонте. Дэвид устало опустился на камень. Его знобило.
Он еле добрался до этого места и по пути не раз пожалел о том, что не воспользовался услугами транспортных фирм. Все способности сгиуда, ценой неимоверных усилий приобретенные в Небесной Обители, он утратил — вместе с самим су–вэйбом ангелочеловека. Все, что у него осталось — то, чем он обладал на момент прихода в Обитель. В общем, не так уж мало, но даже и с этими способностями не все было ладно. Его гэемон был поврежден. Борьба на уничтожение между человеком и ангелом, затянувшееся противостояние, приведшее — при обоюдном нежелании сторон соединиться на чужих условиях — к полному распаду одного сувэйба и частичной деформации второго — все не могло остаться совершенно без каких либо последствий после завершения борьбы. Контролировать энергетические потоки так же легко и естественно, как прежде, он не мог. Сложные заклинания в половине случаев получались испорченными или неработающими, да и простые не всегда ладились. Как боевой маг, он стал практически беззащитен, потому что не мог удержать заклятие хоть со сколько–нибудь значительным наполнением.
Он полагал, что рано или поздно способности восстановятся, гэемон регенерирует, хотя и не был уверен, что силы вернутся к нему в полном объеме. По уму, следовало бы запереться где–нибудь у Вилиссы или связаться с Эдвином и попросить друга помочь ему пройти лечение в модификационной клинике. Нужно было переждать, оправиться от ран и лишь потом идти дальше. Но Дэвид не мог ждать. Он заплатил слишком высокую цену за право быть с Идэль и хотел наконец потребовать от Кирульта выполнения его части сделки. Он не думал о том, что будет дальше, не строил планов, не искал наиболее удобного и легкого пути. После этого боя все в его душе омертвело. Его вторая, ангельская, половина была некогда сотворена из его души, и, убивая ее, Дэвид убил часть себя. Все, что осталось в сердце, так или иначе было связано с Идэль… Только она могла бы успокоить его и разогнать все черные мысли, которыми полнился его ум. Когда–то он пожелал остаться в Нимриане ради чудес и тайн, хотя Лэйкил предлагал ему любой мир на выбор, но теперь жажда волшебства в нем иссякла. Он хотел только вернуть Идэль и зажить с нею тихо и уединенно, забыв обо всем.
