Дорога домой стала для девочки настоящей психологической травмой. Дома Кимберли не отходила от мамы вообще ни на шаг. Ей было страшно остаться одной даже на пару секунд.
Вечером родители попытались с ней поговорить, но чем больше они приводили разумных доводов, тем сильнее тревожилась Кимберли. Она никак не могла заснуть. В два часа ночи родители дали ей оставшиеся восемь миллиграммов валиума и решили дождаться утра и посмотреть, не полегчает ли дочке. Но Кимберли не полегчало. Даже наоборот. Утром все было еще хуже: отходняк после валиума лишь увеличил ее нервозность, подстегнув возбуждение нейронов головного мозга. Дрожа как осиновый лист, Кимберли забралась в бельевой шкаф и закрыла дверцу.
– Черт, ее надо срочно везти к врачу, – сказал папа. – Сможешь взять выходной?
– Сегодня – никак, – отозвалась мама. – Сегодня у нас ежегодная корпоративная пьянка по случаю закрытия зимнего сезона продаж. Ты сам сможешь ее отвезти?
– Да, конечно. Давай, малыш, – сказал папа, постучав в дверцу шкафа. – Выходи, одевайся, и поедем к врачу. Он уж точно сумеет прогнать твои страхи.
В машине Кимберли сидела, скорчившись на полу между приборной доской и передним сиденьем. Всю дорогу до клиники папа дергался, опасаясь, что его оштрафуют за нарушение правила перевозки пассажиров.
В клинике их принял доктор Мальборо, который почти мгновенно определил проблему.
– Успокоительные не помогут, – заявил он. – И ничто не поможет. Панический страх закрепился в стойкую фобию, и это уже на всю жизнь. Будем надеяться, что со временем страх потеряет свою остроту, и девочка научится с ним справляться. Обычно у впечатлительных подростков, травмированных неправильным фильмом, острый период длится около полутора месяцев. Но последствия будут так или иначе сказываться всю жизнь.
– Вы не врач, вы шарлатан, – сказал папа Кимберли.
– Я попросил бы вас выбирать выражения, мистер Келлогс. Всего хорошего.
Кипя от ярости, папа повез Кимберли к другому врачу, про которого говорили, что он запросто выписывает рецепты на любые лекарства. За отдельную плату.
Следующий месяц Кимберли провела словно в тумане. Когда таблетки закончились и родители поехали за новым рецептом, оказалось, что «доктор Пилюлькин» сбежал во Флориду, спасаясь от судебного преследования за неоднократное нарушение врачебной этики, связанное с незаконным получением вознаграждения. У всех остальных врачей в городе рабочий день уже кончился, и Кимберли, оставшись без успокоительных на все выходные, вышла из медикаментозной прострации. И ей опять стало страшно.
Пока девочка пребывала в своем притупляющем чувства тумане, весна успела закончиться. Началось лето. У мамы Кимберли родилась идея:
– А может, поставить тебе раскладушку на улице, во дворе? Будешь спать на открытом воздухе. Где нет окон.
Это была неплохая мысль. В ту ночь Кимберли спала на заднем дворе, прямо посередине между домом и изгородью.
– Ты у меня прямо Эйнштейн, – сказал папа маме. – Смотри, как все замечательно получилось. А то, правда, нельзя же всю жизнь просидеть на таблетках!
На улице, где был полный круговой обзор, Кимберли заснула спокойно и быстро. Проснувшись наутро, она сперва страшно перепугалась, но потом поняла, где находится, и успокоилась. Так продолжалось весь месяц. Почти все время девочка проводила на улице и заходила в дом только тогда, когда это было совершенно необходимо. Погода стояла прекрасная. И жизнь тоже была прекрасна.
Но однажды утром Кимберли проснулась и увидела, как к ним во двор входят двое мужчин в дорогих деловых костюмах, в каких обычно политики выступают по телевизору. Странные незнакомцы подошли почему-то не к передней, а к боковой входной двери. Они позвонили. Мама открыла дверь и впустила их в дом.
Кимберли на цыпочках подкралась к дому и принялась осторожно заглядывать во все окна, одно за другим. Оказалось, что окна совсем не страшные – если смотреть в них снаружи.
Наконец она добралась до окна гостиной. Там творилось что-то невообразимое. Родители Кимберли встали на колени перед незнакомцами, а те открыли свои черепа, как открывают шкатулку с откидной крышкой. Из открытых черепов вылезли рыхлые желеобразные щупальца, потянулись к родителям Кимберли и обвились вокруг их голов. Секунд через тридцать щупальца убрались обратно, и черепа незнакомцев захлопнулись. Кимберли в ужасе наблюдала за тем, как незнакомцы достали из карманов собачьи ошейники с поводками, надели их на родителей и вывели тех на улицу, где уже собирались другие инопланетяне. И у каждого был поводок, на котором он вел кого-то из жителей соседних домов.
Мне бы очень хотелось, чтобы эта история закончилась так: Кимберли совершила геройский поступок, взяла заряженный папин кольт, хранившийся в тумбочке в спальне родителей, перестреляла всех злобных инопланетян и спасла маму с папой, а заодно и соседей, и все человечество.
Или хотя бы вот так: Кимберли бросилась вслед за родителями, но не смогла их спасти, а сама превратилась в домашнее животное инопланетных пришельцев.
Однако на самом деле все было так. Кимберли вошла в родительский дом, который теперь принадлежал ей одной. Открыла все окна, чтобы впустить свежий воздух, и запела:
– Теперь он мой, он весь мой! Только мой!
ДИАНА
История Жюльена нашла живой отклик в моей душе, потому что когда я была совсем маленькой, мы с родителями однажды отдыхали за городом и жили в бревенчатой избушке в лесу. Окна избушки были затянуты проволочной сеткой, и я помню, как мне было страшно от этих окон. И от шорохов ночного леса. Эти малоприятные воспоминания естественным образом вылились в раздумья о моих психопатах-родителях, закомплексованных невротиках, с которыми я практически не общаюсь и о которых не люблю говорить. Впрочем, ладно. Мне еще надо было придумать историю, а в голову не приходило вообще ничего. Мы допили остатки вина из открытой бутылки и закусили засохшим лимонным печеньем, обнаруженным в глубине буфета. Потом у нас был небольшой перерыв на «сходить в туалет», а потом мы все снова собрались в освещенной свечами гостиной.
– Серж…
– Да, Диана?
– Возвращаясь к вопросу, который уже задавали раньше: почему это так сложно – придумать историю, когда тебя об этом просят? Хотя мы всю жизнь только и делаем, что сочиняем истории.
– В каком смысле?
– В смысле, конкретно сейчас, когда я задаю тебе свой вопрос, это мгновение становится эпизодом из истории моей Жизни. И не только моей, а всех нас. Всех, кто при этом присутствует. Я могла бы взять нож и устроить резню. Или прыгать по комнате, изображая пасхального зайца…
– Но ты ничего такого не делаешь, – сказал Серж.
– О том и речь. И мне действительно хочется разобраться, почему большинство из нас, когда сочиняют историю своей жизни, выбирают такие скучные, неинтересные сюжеты. Неужели так сложно переключить передачу и сказать себе: «Знаешь, что? Вместо того чтобы придумывать всякие вымышленные истории, ты бы лучше придумал, как сделать интереснее свою жизнь».
