Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
– Порочные мужчины чувствуют, что запахло жареным, – прокомментировала Шэрил Крейн-Мерфи.
– Если исполнители этого преступления все еще находятся в пределах границ государства, мы их найдем, – продолжал чиновник. – Я понимаю, что эти мужчины не пользовались особой популярностью, но, как всегда говорил мой отец: «Возненавидь грех, но возлюби грешника».
Если бы я не была такой сонной, я бы фыркнула.
Затем новостной блок перенес зрителей в дом создателя «ОтомстиЕй» и «ВьетНяма», Хола Спермя, фигуры довольно известной в связи с последними событиями. У его дома развернулось настоящее бдение при свечах. На лужайке перед домом Спермя во Внутренней империи[23], словно яркие цветы на зеленом полотне, горело множество свечей в красных плошках. У женщины по имени Моника Т. брали интервью.
– Вчера вечером я пошла к дому Спермя, чтобы напомнить людям, на каких общечеловеческим ценностях зиждется это государство, – говорила она.
– Связывать девушку и [*пип*]чать в ее лицо, обзывая ее грязной [*пип*]ной шлюхой? – спросила Шэрил Крейн-Мерфи.
– Это называется свобода слова, Шэрил, – невозмутимо ответила Моника Т. – Так записано в Конституции.
В Лос-Анджелесе мать Люс Аялы, девочки, которая бросилась под поезд, собиралась появиться на телевизионной пресс-конференции. Соледад Аялу винили в изнасиловании дочери потому, что она была в Афганистане, когда все произошло. Теперь она вышла на трибуну. Ее черные волосы были заплетены в тугую косу и обвернуты вокруг головы – прическа военной женщины, ни одной выбивающейся пряди, ни намека на неповиновение. На Соледад было темно-синее платье до щиколоток, никаких украшений, ни следов косметики на лице. Только значок на груди с улыбающимся лицом ее дочери.
– Прошел месяц с самоубийства Люс, – начала Соледад. – Я не боюсь признаться, что нашла утешение в смерти двух насильников моей дочери, ибо теперь я знаю, что больше они никому не навредят. Я не стыжусь этого. – Она читала с бумаги. Глаза ее были скрыты тяжелыми веками, голова слегка наклонена в сторону – сдержанное Торжество Пресвятой Богородицы. – Я пришла сюда сегодня по просьбе ФБР. Мы не знаем, настоящий ли ты человек, Дженнифер, но я бы хотела поговорить с тобой как с живым человеком, как женщина с женщиной. Я служила врачом в Афганистане и видела смерть, слишком много смертей. Когда ты забираешь жизнь, ты теряешь часть себя. Я не хочу, чтобы это случилось с тобой. Скажи нам, Дженнифер, когда закончится этот кошмар? Сколько будет длиться это насилие? Ты хочешь перемен, мы все это видим, но давай найдем способ работать вместе. Сделать мир лучше.
В конце у Соледад сорвался голос. Когда она закончила речь, в наступившей тишине еще отчетливей стали звуки работающей съемочной аппаратуры и щелкающих фотоаппаратов. Соледад отмахнулась от вопросов репортеров и растворилась в толпе федеральных агентов в темных костюмах.
– Эта женщина – воплощение храбрости, – вставила Шэрил Крейн-Мерфи, утирая платочком глаза. – Она достойно служила своей стране в Афганистане, а пока ее не было, стая диких животных разорвала ее дочь на части.
Я выключила телевизор, насмотревшись достаточно новостей для одного дня. Люс была младше, чем большинство девочек Китти, девочек, которых я продолжала удалять. Я задумалась, случалось ли что-то настолько ужасное с одной из них.
Какое-то время в квартире было тихо, пока не зазвонил телефон. Я знала, что это либо Верена, либо Марло, поэтому не потрудилась снять трубку. После задания с «повышением коэффициента сексуальности» они оставили мне кучу сообщений, но я не хотела с ними разговаривать. Я хотела бы никогда не переступать порог красного дома Верены, никогда не связываться с ней и не ввязываться в ее так называемую «Новую программу баптисток». Как и с первоначальной «Программой баптисток», я оставалась толстой и несчастной. Я то и дело прокручивала в голове все, что произошло во время «создания нового имиджа» с Марло, и все, что произошло после – прием у пластического хирурга, нацеленный мне в лицо кулак мужика. Ночью, закрывая глаза, я снова видела этот кулак.
Бутылочка «Отуркенрижа», которую я стащила у Верены, стояла на журнальном столике, всегда в поле моего зрения. Я взяла ее и слегка встряхнула – пилюли за стеной янтарной пластмассы зашуршали словно мертвые жучки. Если бы я отказалась от операции, на двадцать тысяч я смогла бы несколько раз слетать в Париж и затовариться там таблетками. Верена, конечно, предупреждала о побочных эффектах с летальным исходом, но и операция не могла обезопасить меня от этого. И кроме того, даже переход улицы и тот сопряжен с риском.
Я подумывала о том, чтобы принять одну таблетку, но мне совсем не хотелось есть, так что особого смысла в этом не было. Где бы ни блуждали мои мысли, они все равно возвращались к мудаку на платформе. Ударил бы он Алисию? Может, он бы начал заигрывать с ней, и, может быть, ей бы это польстило. Из-за подобных мыслей я тут же возненавидела Алисию. Я не хотела ее ненавидеть.
В дверь постучали, и через глазок я увидела, что это курьер с коричневым свертком. Я велела ему оставить посылку у двери и, когда он ушел, занесла сверток в квартиру; мне не нужно было утруждать себя и вскрывать коричневую бумагу, я знала, что лежало внутри – новое платье Алисии, фонтан нежного изумрудного шелка. Алисия не заслуживала такого красивого платья после флирта с противным мужиком на платформе. Хотя Алисия же не знала, что он плохой. Только Плам могла видеть его с этой стороны.
Вновь затрезвонил телефон, я не стала отвечать. Прослушивая сообщение, я ожидала услышать голос матери или Верены, но голос был мужским – мужчина по имени Престон напоминал о нашем свидании.
Свидания вслепую. Я и забыла, что пришло время для первого. Меня ждали четыре свидания, спасибо (нет) Джине, стоматологу Верены.
– Ну привет, – поздоровался Престон, когда я перезвонила ему, чтобы все отменить. Я лежала на диване и гладила изумрудный шелк нового платья Алисии. Престон сказал, что забронировал для нас столик в ресторане «Кристо».
– Насчет этого. Не думаю, что…
– Если тебе не нравится греческая кухня, мы можем пойти в другое место.
Он продолжал болтать. Джина через Верену передала мне заметки о каждом мужчине. Престон был финансовым аналитиком и кузеном Джины. В конце концов, прервав его болтовню, мне удалось выдавить из себя, что свидание – не такая уж хорошая идея.
– Я тоже не люблю свидания вслепую, – протянул он, стараясь звучать непринужденно, как будто он мог подмаслить меня. – Давай попробуем. Я не настаиваю, но… По крайней мере, просто съедим вкусный ужин.
Его голос звучал так умоляюще, что я едва не рассмеялась в трубку. Он думал, что разговаривает с нормальной женщиной. Да у него и не было причин предполагать обратное, по голосу ведь не узнаешь.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
