Какое-то время мы молчали. И молчание, к моему удивлению, он нарушил первым:
– Что у тебя с этим уро… парнем… Как его, Павлик? – Даня потер пальцем лоб. – В общем, с тем, который тебя мячом ударил.
А что у меня с ним? Иногда он звал меня гулять – хоть убей, не пойму зачем, и сегодня мы танцевали. Мы танцевали, потому что он пригласил меня первым. Но я ответила иначе, крайне расплывчато:
– Да так… А почему ты спрашиваешь?
– Может быть, теперь я ревную, – оскалился Даня.
– Как-то странно ты ревнуешь. Если бы я была твоей девушкой, я бы твою ревность вообще не замечала.
– Ты вообще ничего не замечаешь. – Серые глаза внимательно смотрели на меня. – Надеюсь, ты больше не встречаешься с мажориком?
– С Виктором? Нет, – рассмеялась я. – Я с ним и не встречалась.
– В смысле?
– В коромысле.
– Но ты же сама сказала, что он твой парень!
– У нас просто было… свидание, – покривила я душой. – А ты решил, что мы встречаемся.
– Даже так? А те двое других? Высокий смазливый тип, который плакал, и чувак-борец?
– Кайрат? – хихикнула я, вспомнив Танькиного поклонника.
– Тебе виднее, как его зовут. Он двух моих знакомых слегка повредил. – Даня не отводил от меня пристального взгляда, и в этом взгляде мне хотелось раствориться.
– Они идиоты, – буркнула я. – И вообще, почему ты спрашиваешь о них?
– Мой знакомый работает баристой в кофейне неподалеку от школы. Он рассказал, что часто тебя видел с незнакомыми парнями.
Я, кажется, покраснела. Боже. Как неловко-то!
– Ой, это просто моя сестра Танька мне так… парня искала, – нехотя призналась я.
– Нашла?
– Нет. Не нашла. А у тебя что с твоей душой? – спешно перевела я наш странный разговор на другую тему.
– С кем? – нахмурился он, и я поняла, что сказала лишнее – повторила слова Юли из сообщения. Одна – для постели. Другая – для души. Чертова Каролина. Муза, мать ее.
– С госпожой Громкоговорителем, говорю, встречаешься? – спросила я.
– Не знаю, – ответил он после некоторого раздумья.
– В смысле? – не поняла я.
– В коромысле, – передразнил меня Матвеев. – Просто у нас все сложно. Все время ругаемся. Я устал. И она тоже.
– Ничего, – вдруг погладила я его по густым темным волосам. – Другую найдешь.
Он пожал плечами.
– У нее тоже сегодня выпускной?
Бессмысленный вопрос – выпускной сегодня у всего города.
– Тоже.
Я задала ему еще несколько вопросов, но получила односложные ответы. Кажется, Клоун внезапно перехотел разговаривать.
Ветер играл с легким подолом платья, то и дело норовя приподнять его, но я придерживала подол и смотрела на Даню. Он в какой-то момент глянул на мои колени, а после уставился на огни за рекой. Тут мне вдруг показалось, что он сейчас возьмет и уйдет, забудет про свое обещание держать меня, как забыл о том, что раньше мы всегда были вместе, и я спешно сказала:
– Давай сделаем селфи?
И смущенно добавила:
– Выпускной как-никак.
Даня согласился. И я вытащила из клатча, висевшего на плече, телефон.
– Итак, – сказала я, – улыбаемся! Черт, по пол-лица только видно.
Он вдруг сел рядом, все так же обнимая меня – уже за талию:
– Если ты еще дальше отодвинешься, вообще ничего видно не будет!
Наши щеки соприкоснулись, и он помог мне направить камеру на наши лица, а потом и сам завладел ею – руки-то у него оказались длинными, не то что у меня. Первые несколько снимков были неловкими, а потом мы разошлись, строили рожицы, подставляли друг другу рожки, улыбались. Фотографии были не слишком хорошего качества – все-таки сказывался недостаток освещения, но нам это не мешало.
Внутри меня резвился мятный привольный ветер. И на какое-то мгновение я забыла обо всем – о воспоминаниях, о неясной тревоге, засевшей в сердце, о том, что родители могут застукать меня в таком состоянии, о натертой коже на ногах… Забыла о том, что Клоун меня раздражает, а то, что я не могу понять причину этого чувства, раздражает еще сильнее. Вернулись ли мы в детство? Я не знала. Станем ли мы после этого нашего теплого разговора больше общаться – тоже. Я знала лишь то, что здесь и сейчас, под звездами и на широких перилах, мне весело. И ему – тоже.
Может быть, я начинаю узнавать нового Даниила Матвеева? Но эта мысль мелькнула упавшей звездой и исчезла. Мы продолжили. Легкость в голове, легкость в сердце и в каждой вене – казалось, в них закачали вместе с кровью эликсир воздушной радости. В какой-то момент я поцеловала его в щеку – для фото, без какой-либо задней мысли, и тотчас почувствовала, как напряглись его пальцы на моей талии. А может, мне это почудилось?
– А что не в губы? – весело спросил он, и я даже не стала возмущаться. Почему-то лишь коротко рассмеялась. А потом, громко вздохнув, призналась:
– Я не умею целоваться, – новый смущенный вздох. – Представляешь, я кого-нибудь полюблю и даже не смогу с ним встречаться, потому что мне будет стыдно признаваться ему в этом!
Теперь настал его черед смеяться, но это был не обидный смех, а добрый. И в глазах Дани я прочитала не удивление, а скорее умиление.
– Правда никогда не целовалась? – на всякий случай уточнил он.
– Правда. Смешно, да? – Сейчас опять будет тонна шуточек на эту тему. Но Клоун меня удивил.
– Нет. Это мило, – сообщил он, улыбаясь и глядя мне в глаза.
– Что в этом милого? – поинтересовалась я удивленно, потому как половина моих одноклассниц хвасталась не только поцелуями.
Но он проигнорировал мой вопрос.
– А почему ты никогда не целовалась?
Наверное, если бы я была в себе, я бы просто послала его и заявила, что это не его ума дело. Однако сейчас, окутанная легкой алкогольной эйфорией и еще каким-то странным, почти невесомым обволакивающим нежным чувством, я просто пожала плечами.
– Так вышло, – сказала я тихо.
– Ты любила кого-то и хотела целовать только его?
Я хотела целовать тебя, дурачок.
– Я вообще никого не любила. Я, наверное, какая-то не такая.
– Девочка, – прошептал Даня и подул мне в лицо, – ты мне врешь.
По запястьям вверх, обвивая их, словно змея, пополз холод. Что Даня имеет в виду?
– Я не вру.
– Ты целовалась, только не помнишь.
Его голос был таким уверенным, что я даже засомневалась.
– Погоди, Матвеев, – я потерла лоб, – но ведь я впервые напиваюсь – если это так можно назвать. Как я могла тогда раньше целоваться, но забыть?
