Темнеет в глазах, тошнит и от жуткой слабости выступает обильный пот. Несколько раз глубоко вдыхаю — горло тоже отзывается болью. Но сил открыть флакончик и поднести его ко рту всё-таки хватает.
Какой дивный вкус! В нём смешались горечь дубовой слезы и леденцовая сладость радуги!
Чернота слезает с меня. Кожа вновь становится нежной, полупрозрачной и чуть светится в сумраке пещеры. Волосы отливают лунным серебром. В теле лёгкость и полёт. Но крылышки висят бесполезным рудиментом. Ничего, главное — нет боли, можно двигаться и дышать.
И платье моё вновь струится и переливается нежнейшим шёлком.
— Где они?
Ляна понимает, о ком речь, и манит за собой.
Вход в пещеру усеян тельцами светлячков. Некоторые ещё слабо мигают, как догорающая головёшка на ветру, шевелят крылышками и лапками. Другие уже погасли совсем…
Мои маленькие труженики.
Маячки.
Беру в горсть, подношу к губам.
Я слишком привыкла полагаться на силу волшебной палочки. Да так, что почти забыла истинную силу феи-крёстной — одарять. Не зря же венценосные особы всех времён и народов стремились заполучить нас в родственники, а заодно — и дарительницы для своих детей.
Я могут дарить исполнение заветных желаний. Хорошо, что у светлячков их всего два — лететь и сиять.
Подношу к губам и шепчу древнее, как мир, заклинание сбывания, ласково дую, и ладонь моя наполняется тёплым жёлтым свечением.
Разжимаю, и вот они, мои звёздочки.
Жужжат, довольные, сигналят мне брюшками. Не спешат улетать. Сначала выстраиваются в буквы моего имени.
Ляна смеётся рядом и хлопает в ладоши.
А я оживляю светлячков — группу за группой, сколько помещается в ладонь. И все они салютуют мне, называя по имени.
Ну, вот и последние взмывают звёздочками в небо, и я поднимаюсь, чтобы немного размять затёкшие ноги, и встречаюсь глазами с… троллем.
Вон, почти весь проход собой заслонил.
Сопит.
Кажется, нам сейчас достанется.
Хорошо, что Ляна успевает быстро сориентироваться. Побегает, хватает его за руку, и тараторит, хлопая ресницами:
— Хрясик, это — Айсель. И она будет жить у нас. И ещё она — фея.
— Вижу, что не кузнечик, — бурчит тролль и тянет из-за плеча огромный молот.
По спине пробегает холодок, вроде того, что был, когда я вошла в Злобнолес. Но всё оказывается вовсе не так страшно, как рисуется в моём больном воображении: тролль просто швыряет молот в угол и топает в центр, где плюхается на шкуры возле каменного стола. Того, что рядом с ложем, усыпанным нынче моей пыльцой.
Ляна семенит следом.
— Хрясик, — начинает она, присаживаясь на самый край округлого и отшлифованного за время долгого сидения камня, — ты очень негостеприимно себя ведёшь!
Тролль хмыкает, но это больше похоже на «хррр», потому непонятно сразу — циничен он или зол?
Он скребёт огромной пятернёй в затылке, потом достаёт из закутка возле стола уже изрядно подгнившую ляжку какого-то несчастного животного и смачно вгрызается в неё. Лишь проглотив несколько крупных кусков и рыгнув, машет объедком в мою сторону и говорит:
— Мало того, что ты без разрешения приволокла сюда фею. Фею, мать моя троллиха!!! Так ещё и ждёшь, чтобы я ей радовался. Мы же договаривались — никаких больше фей в нашей жизни.
— Хрясик, понимаешь, тут такое дело, — она кладёт свою ладошку — белую и нежную — поверх его громадной грубой лапищи и смотрит невинно-умоляющим взглядом, — я не приводила её. Это всё светлячки. Они принесли её.
— Светлячки, говоришь, — тролль упирается локтями в колени и обхватывает пальцами подбородок. — Эти ребята кому попало помогать не станут.
— Вот видишь, Хрясюшка, всё и разрешилось.
Ляна радостна и готова броситься ему на шею.
А меня передёргивает: рассуждают обо мне так, будто меня тут нет. Уже тихо бешусь.
— Но даже если и так, — впав в благодушие, произносит тролль, — она всё равно здесь не останется.
И вот тут меня взрывает:
— Да я и не собиралась оставаться, в общем-то.
Гордо задираю нос и бреду к двери. Правда, с моими поникшими и неблестящими крыльями выглядеть надменной достаточно непросто.
Ляна срывается и бежит следом, хватает за руку и приводит в центр пещеры. Становится перед ковыряющимся в зубах троллем и топает ножкой.
— Хрясь! Это же Айсель! Мы бы не встретились без неё. Она меня отправила к тебе тогда.
— Одну? Ночью? В Злобнолес?
— Но там же был ты, а иначе меня бы сожрали крысоры!
— О, ты не представляешь, что могло сожрать тебя в Злобнолесу!
— Хрясь! Айсель — моя подруга! А ты говорил, что будешь разрешать мне общаться с подругами. А сам теперь…
Её прелестные пухлые губки дрожат, в карих глазах набухают слёзы.
Но тролль делает вид, что ему всё равно.
— Это моя пещера. Я её нашёл, — заявляет он и складывает руки на груди.
— Ну и сиди в своей пещере сам! — фыркает Ляна. — А мы с Айсель пойдём и пусть нас сожрёт то страшное, что могло сожрать меня. И наша смерть будет на твоей совести! И… — она набирает воздуха, чтобы выпалить очередное обвинение, но тролль закатывает глаза и примирительно поднимает руки вверх.
— Всё-всё, оставайтесь. Только без истерик, ладно, Пушистик.
Ляна шмыгает носом, кивает и улыбается.
— Ну, так не держи гостью на пороге. Что ты за хозяйка? — по-доброму пеняет Хрясь, и взгляд его, которым он окидывает Ляну, полон солнца.
Ляна ведёт меня к столу и быстро-быстро достаёт из разных уголков и ниш всякие яства и вкусности. Настоящая запасливая белочка.
После перекуса у всех нас улучшается настроение. Однако, когда я рассказываю и о следах вещников, и о битве с Чёрной Злобой, вселившейся в Лидию, лица моих собеседников грустнеют.
— Кажется, пора созывать троллей, — говорит Хрясь, вставая и разминаясь.
— Прямо сейчас пойдёшь, Хрясик? — взволнованно хлопает ресницами Ляна.
— Ну а чего тянуть. Раньше соберёмся, раньше ударим.
Ляна упирает руки в бока.
— Нет, больше мы не расстанемся. Я пойду с тобой, а потом — буду сражаться!
— Ты? Сражаться? — тролль громко и неприлично ржёт.
Ляна наступает ему на ногу каблучком, а тот даже не морщится.
— Гадкий-гадкий Хрясь! — кричит она. — Ты ничего не знаешь о белках! Мы — настоящие воины. Я могу кидаться шишками!
И прежде, чем тролль успевает выразить своё пренебрежение по поводу боевых навыков Ляны, я подхожу, приобнимаю её за талию, поднимаю большой палец вверх и говорю:
