И туг Элрик, почувствовав мощный прилив энергии, издал крик черного торжества. Он извлек меч и принялся наносить им удары по телу монстра, чувствуя, как все больше и больше сил притекает в него. Демон застонал и растянулся на плитках.
Дело было сделано.
А белолицый демон стоял над поверженной тварью, над этим исчадием ада, и малиновые глаза Элрика сверкали, а его открытые бледные губы исторгали дикий смех. Он воздел кверху руки с рунным мечом, сверкавшим черным, страшным сиянием, и меч завыл, исполняя бессловесную, торжественную песню, посвященную Владыкам Хаоса.
Внезапно наступила тишина.
И тогда Элрик склонил голову и зарыдал.
Некоторое время спустя Элрик открыл дверь восточной башни и, нащупывая путь в кромешной темноте, добрался до нижней комнаты. На двери была щеколда, на которой висел замок, но Буревестник разбил эти запоры, и последний повелитель Мелнибонэ вошел в освещенную комнату, в которой стоял металлический сундук.
Мечом альбинос разрубил металлические скрепы и откинул крышку. В сундуке было немало диковин, а среди них сумка из прошитой золотыми нитями ткани. Он взял только сумку и, засунув ее себе за пояс, устремился прочь из этой комнаты — назад на зубчатую стену, где птица из золота и серебра поклевывала то, что оставалось от слуги Телеба К’аарны.
Птица подняла на Элрика глаза, в которых альбинос увидел чуть ли не шутливое выражение.
— Ну что ж, хозяин, мы должны поспешить в Канелун.
— Да.
Элрик почувствовал тошноту. Он мрачно оглядел мертвую тушу и подумал, что жизненная сила, похищенная им у монстра, похоже, была нечистой. Не впитал ли он в себя и злобу демона?
Он собрался было взобраться в ониксовое седло, но тут увидел какое-то мерцание среди черных и желтых внутренностей монстра, разбросанных на камнях. Это было сердце демона — неправильной формы камень темно-синего, алого и зеленого цветов. Оно продолжало биться, хотя его владелец был уже мертв.
Элрик остановился и поднял его. Оно было влажным и таким горячим, что он чуть не обжег себе руку. Элрик сунул его в сумку, а потом забрался в седло на птице.
Птица снова понесла его над Кипящим морем, а на его мертвенно-бледном лице отражались десятки странных чувств. Его молочного цвета волосы развевались у него за спиной, он не чувствовал ран на груди и руке.
Он думал о другом. Некоторые его мысли лежали в прошлом, другие были направлены в будущее. Дважды он горько рассмеялся, и из его глаз пролились слезы, когда он произнес:
— Какое же мучение эта жизнь!
Глава седьмая
Смех черного колдуна
В Канелуне они оказались с рассветом, и Элрик издалека увидел многочисленную армию, чернеющую на снегу. Он понял, что это, видимо, келмаинское воинство, ведомое Телебом К’аарной и принцем Умбдой, направляется к одинокому замку.
Птица из золота и серебра приземлилась в снегу перед входом в замок и, как только Элрик спрыгнул из седла, взмыла в воздух и исчезла.
На этот раз большие ворота замка Канелун были закрыты, и Элрик, запахнув свой прорванный плащ на обнаженной груди, замолотил кулаками в ворота. С его сухих губ сорвалось имя:
— Мишелла! Мишелла!
Никакого ответа.
— Мишелла, я вернулся с тем, что тебе нужно!
Он опасался, что она снова погрузилась в свой колдовской сон. Он посмотрел на юг и увидел, что черная волна еще больше приблизилась к замку.
— Мишелла!
Потом он услышал звук отодвигаемой щеколды, ворота застонали и открылись, и Элрик увидел перед собой Мунглама — тот стоял с напряженным лицом, и глаза его были полны чем-то, чему Элрик не мог подобрать название.
— Мунглам! Как ты здесь оказался?
— Не знаю, Элрик. — Мунглам отошел в сторону, пропуская внутрь Элрика. Он вернул щеколду на место. — Я лежал прошлой ночью в своей кровати, когда появилась женщина — та самая, что мы видели здесь спящей. Она сказала, что я должен следовать за ней. И я каким-то образом последовал. Только я не знаю как, Элрик. Понятия не имею.
— И где сейчас эта женщина?
— Там, где мы ее впервые и увидели. Она спит, и я не могу ее разбудить.
Элрик тяжело вздохнул и вкратце рассказал Мунгламу то, что ему стало известно о Мишелле и воинстве, которое наступало на ее замок Канелун.
— А ты знаешь, что находится в этой сумке? — спросил Мунглам.
Элрик отрицательно покачал головой и, открыв сумку, заглянул внутрь.
— Кажется, там нет ничего, кроме какого-то розоватого порошка. Но это, видимо, связано с каким-то сильным колдовством, если Мишелла считает, что с помощью этого можно победить келмаинское воинство.
Мунглам нахмурился.
— Но Мишелла сама должна произвести это колдовское действо, если только она знает, что это за порошок.
— Да.
— А в сон ее погрузил Телеб К’аарна.
— Да.
— Но теперь слишком поздно, потому что Умбда — уж не знаю, кто он такой, — приближается к замку.
— Да. — Рука Элрика дрожала, когда он доставал из-за пояса сердце демона, которое он взял, перед тем как оставить дворец Ашанелун. — Если только это не тот камень, что я думаю.
— Что думаешь?
— Я знаю одну легенду. У некоторых демонов эти камни вместо сердец. — Он поднес камень к свету, и его грани замерцали синим, алым и зеленым. — Я его прежде никогда не видел, но мне кажется, это именно то, что я искал когда-то для Симорил, когда пытался вывести ее из сна, наведенного на нее Йиркуном. Я тогда искал, но так и не нашел Нанорион — камень, обладающий волшебной силой пробуждать даже мертвых или тех, кто спит мертвым сном.
— И это и есть Нанорион? Он разбудит Мишеллу?
— Если ее что и разбудит, так только это. Я взял его из тела демона Телеба К’аарны. К тому же этот камень должен повысить эффективность колдовства. Идем.
Элрик направился через зал, а потом вверх по лестнице в комнату Мишеллы, где она лежала, как и прежде, на кровати под балдахином, перед стеной, увешанной щитами и оружием.
— Теперь я понимаю, почему у нее такие украшения в спальне, — сказал Мунглам. — Согласно легенде, это оружие тех, кто любил Мишеллу и сражался за ее дело.
Элрик кивнул и сказал, словно бы про себя:
— Да, Императрица Рассвета всегда была врагом Мелнибонэ.
Он осторожно взял пульсирующий камень и, вытянув руку, положил его на лоб женщины.
Прошло несколько мгновений, и Мунглам сказал:
— Похоже, камень на нее не действует. Она даже не шелохнулась.
— Есть одна руна, но я не могу ее вспомнить… — Элрик прижал пальцы к вискам. — Не могу ее вспомнить…
