Далее Беньямин замечал, что, продлевая часы торговли до глубокой ночи, аркады стали «местом, где впервые появилось газовое освещение»7. Новые пространства и связанная с ними деятельность породили новый тип человека: фланера, которого обессмертил поэт Шарль Бодлер. Фланер прогуливался по улицам, рассматривая витрины не в поисках товаров, но в стремлении увидеть новые вещи, новых людей. Фланер отправлялся «на асфальтовые мостовые пополнять свой гербарий», а города-аркады получали «своего летописца и философа». Беньямин считал романы Бальзака и стихи Бодлера первыми произведениями современной литературы. Он почувствовал их борьбу с новым городским пространством постоянного движения – постоянного торгового движения.
В аркадах Беньямин видел апофеоз новой формы модных предметов потребления, которые способствуют распространению капитализма. Маркс назвал это явление «товарным фетишизмом»: отношения между людьми можно перенести на объекты, тем самым поручая им квазимагическую роль. «Результат такого переноса – состояние, в котором социальные отношения переходят в царство фантастики. Фантастика возникает, когда фетишизируемый объект приобретает ценность, не связанную с его материальным существованием. Таким образом, объект начинает вести собственную жизнь»8. Фрейд также замечал фетишизацию в новом мире модных товаров: сексуальные желания человека могут быть перенесены на объекты. Подобные взгляды, по мнению Беньямина, прекрасно объясняли, как приобретение товара-фетиша, происходившее преимущественно в аркадах, превратилось в наркотик, порождающий «новый дурманящий сон, охвативший всю Европу». Так в Европе возродилось мистическое мышление, которое модернизм стремился преодолеть. Беньямин отчетливо понимал, что подобная трансформация не была бы возможна без декораций аркад: «сказочной страны» из стекла и металла, где капитализм соединяется с миром мечтаний.
Следом за аркадами появился новый вид торговой архитектуры под той же стеклянной крышей – галереи. Они выросли из традиции бирж или базаров. Если аркады соединяли улицы, сами становясь улицами, то галереи соединяли здания, создавая переходное пространство, подобное площади, но полностью закрытое, имеющее крышу и освещаемое с помощью световой шахты или атриума. В этом пространстве располагались магазины – часто на нескольких уровнях. Галереи или базары обычно строились рядами как связанные между собой внутренние дворы или залы – этот прием также был позаимствован из устройства формальных садов. В период с 1816-го по 1840 год таких галерей, особенно в Лондоне, появилось довольно много. В Лондоне их было 15, в Париже – четыре, в Манчестере – одна9. Затем галереи почувствовали себя свободнее. В 1851 году главной достопримечательностью лондонской Всемирной выставки в Гайд-парке стал Хрустальный дворец, построенный Джозефом Пакстоном. Длина огромного стеклянного здания составляла 560 метров, ширина – 125 метров, высота – 33 метра. На строительство ушло 27 500 квадратных метров стекла10. Хрустальный дворец состоял из двух рядов галерей шириной от 7,5 до 15 метров и центрального нефа шириной 22 метра. В Хрустальный дворец без труда поместились парковые вязы, сразу превратив его в ландшафтный сад. Извилистые дорожки шли между партерными газонами, статуями и фонтанами. На центральном перекрестке был установлен Хрустальный фонтан высотой 8 метров, который еще более усиливал ощущение сада. Площадь дворца составляла 7,7 гектара – в четыре раза больше площади собора Святого Петра в Риме и в шесть раз больше площади собора Святого Павла в Лондоне. В Хрустальном дворце были выставлены 100 000 тщательно подобранных экспонатов – продукты, товары и машины, экспонируемые почти 14 000 участников.
Первый мегамолл пришел к нам прямо из сада. Пакстон родился в 1803 году. Он был седьмым сыном в семье фермера из Бедфордшира. В 15 лет он стал помощником садовника, а затем стал работать в садах Садоводческого общества в Чизвике, где произвел большое впечатление на герцога Девонширского, и тот предложил 20-летнему юноше стать главным садовником своего поместья Четсуорт. Здесь Пакстон смело экспериментировал – строил фонтаны, теплицы и зимние сады. Кульминацией его усилий стала огромная Большая оранжерея, построенная в 1837 году. Оранжерея была 70 метров в длину и 37 метров в ширину. Ее венчала ребристо-бороздчатая система расходящихся тонких балок, поддерживающих стеклянные пластины. Обогрев оранжереи осуществлялся с помощью бойлера, разгонявшего пар по железным трубам. В 1849 году Пакстон сумел добиться цветения экзотической водяной лилии «Королева Виктория», присланной с Амазонки. Это не удавалось даже королевским садовникам из Кью-гарденз. Наблюдая за тем, как лилия поднимается над слишком маленьким для нее 3-метровым бассейном, Пакстон обратил внимание на структуру листа – так ему пришла в голову идея, которая легла в основу потрясающего стеклянного дворца. Первые эскизы он набросал в июне 1850 года, а в мае следующего года Хрустальный дворец уже был построен. За полгода, что шла выставка, дворец посетили шесть миллионов человек со всего мира.
Даже критики Хрустального дворца не могли сдержать завистливого восхищения: «Мы откровенно признаем, что замерли в восхищении перед беспрецедентными внутренними эффектами этого строения… общая легкость и волшебное сверкание, о котором раньше нельзя было и мечтать, и, самое главное… очевидная достоверность и реальность конструкции, которая превосходит самые смелые ожидания. И все же в нас крепло убеждение в том, что это не архитектура; это чудо инженерной мысли, обладающее высочайшими достоинствами, но не архитектура»11.
Головокружительные масштабы здания потрясали, но истинное восхищение и изумление вызывала его легкость и полное растворение границ между внутренними помещениями и окружающим внешним пространством. Один из посетителей писал, что Пакстон сумел придать воздуху твердую форму. Писатель из Германии восклицал: «Впечатление просто волшебное, я бы даже сказал, опьяняющее. Непрерывная и бесконечная череда форм и цветов, прозрачность со всех сторон, гул голосов во всех направлениях, плеск воды в фонтанах и тяжелые мерные звуки работающих машин – все это создает спектакль, который наш мир вряд ли сможет увидеть еще когда-нибудь»12.
Такие потрясающие новые постройки Викторианской эпохи, сказочные и магические, будили творческое начало. Некоторые визионеры предлагали проекты Утопий, подобных фаланстерам Фурье. Они хотели строить огромные общественные жилые комплексы, в которых явственно чувствовалось влияние Пале-Рояля.
Под влиянием достижений Пакстона появились проекты крупномасштабных аркад в рамках городских транспортных систем. К их числу можно отнести Хрустальную дорогу Уильяма Мосли 1855 года – систему подземных поездов длиной 3,8 километра, над которой была построена пешеходная аркада с пятью с лишним километрами магазинов. Хрустальная дорога соединила Вест-Энд Лондона с Сити13. Чтобы не уступить первенства, Пакстон в том же году предложил построить Великую Викторианскую дорогу: 16 километров непрерывных аркад между всеми железнодорожными вокзалами Лондона без какого бы то ни было дорожного движения. Хотя подобные утопические схемы остались лишь на бумаге, вскоре были осуществлены гораздо более практичные проекты: выставочные залы – еще один Хрустальный дворец в Дублине (1982–1853), Промышленная выставка в Париже (1855); крытые рынки (например, Центральный рынок в Париже (1863), библиотеки и тюрьмы. Но самым грандиозным использованием новых форм, несомненно, стали впечатляющие викторианские вокзалы, представлявшие собой огромные аркады, соединявшие не просто улицы, но разные города. На вокзалах было место не только для поездов и движения, но и для покупок. Прекрасным примером являются Центральный вокзал Ньюкасла (1846–1850), лондонский Паддингтон (1852–1654) и вокзал Кингс-Кросс (1850–1852). Это огромные, покрытые стеклянной крышей аркады, вмещающие в себя практически все чудеса, как Пале-Рояль двумя поколениями раньше. (Со временем такими же, как вокзалы, стали и аэропорты.)
