— Правду говорю! Даже жениться хотел…
— Моряку жениться — всё равно что неграмотному книгу купить: наверняка другие будут читать!
— А видели, как я с тремя саксами сражался? Раскидал как котят!
— Кто тебя, хвастунишку, делал? Нельзя ли ещё одного такого заказать?
— Князь! Выпей со мной! Завтра возьмём ещё город и домой повернём!
— Выпьем, Соснец! Славный ты воин! Только нельзя нам вверх по Везеру. Ловушку на обратном пути саксы могут устроить, последнее отберут и нас угробят.
— Эх, жаль! А я бы ещё погулял!
— Вволю покутишь, когда вернёмся в Аркон. Там и хмельного вволю, и женщин достаточно!
С восходом солнца поплыли вниз по реке. Едва миновали пару поворотов, как впереди увидели плоты, которые перегораживали реку, а по берегам толпу вооружённого народа. Рюрик понял, что герцог времени не терял: нарочно тянул со сбором денег, да и ночь у него не пропала даром, подготовил ловушку для морских воинов!
Что делать? Идти на прорыв, разрезав носами кораблей в местах соединения плотов? Едва ли удастся, их наверняка скрепили цепями. Тогда застрявшие возле плотов корабли будут быстро сожжены огненными стрелами.
Тогда остаётся один выход: высаживаться на берег и попытаться отогнать саксов. Справа вплотную к воде подступал лес, слева тянулись луга. Пристали к лугам. Воины надели защитные средства: панцири, шлемы, накладки на руки и ноги, взяли щиты. Затем Рюрик построил викингов в две линии, и железный строй шагом двинулся навстречу врагу.
Даже при первом взгляде было видно, что перед бодричами находилось не профессиональное войско, а народное ополчение, наспех собранное герцогом из окрестных деревень: одеты они были в звериные шкуры, в руках у них было довольно простенькое вооружение — мечи, пики, щиты. При приближении бодричей засуетились, стараясь выровнять строй. Издали начали обстреливать из луков, видно, нервы не выдержали подпустить поближе. По всему видно было, что это необученное и неопытное войско.
Прикрывшись щитами, бодричи медленно, но неуклонно шли на врага, в такт шага колотя мечами по железной обшивке щитов. Рюрик видел, что такое настойчивое, равномерное движение закованных в железо морских воинов, звон металлического снаряжения и грохот мечей о щиты рождают панику среди врагов.
Когда до саксов оставалось не более двух десяти ков шагов, он выкрикнул приказ:
— Бегом! Дружнее, братцы!
Удар железной лавины был сокрушающим. Строй неприятеля дрогнул и в ряде мест прогнулся. От разгрома его спасло особое построение, которое применялось германскими племенами: каждый род образовывал клин, внутри которого царили взаимная поддержка и выручка; устояв после первого удара, такое войско могло держаться упорно и долго.
Началась ожесточённая рубка. Отряд Рюрика почти целиком состоял из его бывших дружинников, профессиональных воинов, которые каждый день обучались боевым приёмам при княжеском дворце. Сейчас им это ремесло пригодилось в полной мере. Воины медленно продвигались, прорубая себе дорогу среди упорных, но неопытных неприятельских бойцов.
Наконец саксы побежали. Преследовать их не стали, не до этого. Надо было срочно разбирать связки плотов и плыть дальше, потому что герцог мог подвести дополнительные силы. Отдав нужные приказания, Рюрик направился к судам. Обходя груды тел, он чуть не упал, поскользнувшись на влажном, скользком от крови щите. Вот ведь как получилось: он, Рюрик, сделал всё, чтобы дело не дошло до кровопролития ни в монастыре, ни в городе, и всё-таки сражение было навязано в самый последний момент.
Море встретило их тишиной и покоем. Нет, это даже не море, а озеро, спокойное, ленивое, и, насколько глаз может видеть — чайки плавают, словно белые уточки. Пошли на вёслах. Менялись через каждый час. Свободные от вахты отдыхали возле бортов, вели неторопливо разговор:
— У меня после вчерашней пирушки голова шире плеч…
— Да, ты вчера нажрался так, что «кыш» не мог сказать.
— Помню, что ли?
— Эх, молочка бы сейчас! — мечтательно говорит один из воинов.
— Козьего! — поддакивает ему другой, по имени Старыг.
— Почему — козьего?
— А козье молоко знаешь какое жирное? Мы дома корову держим, но всё равно коза имеется. Здоровая! Ни одна собака её не берёт! Встанет на дыбы, — Старыг вскакивает, наклоняет голову вперёд и немного набок и делает выпад, подражая козе, — и бьёт сверху, да не прямо, а с каким-то вывертом. Вот так!
Он несколько раз «бодается» и садится на своё место, вспотевший от напряжения, с блестящими от азарта глазами.
Все смеются, а в разговор вступает другой матрос.
— Шёл я как-то мимо деревенского стада. Вдруг пастух кричит: «Ложись!». Я оглянулся, а на меня баран летит, здоровенный такой, с телёнка ростом. Какое ложись! Задавит! Я как припущу изо всей силы, а он за мной!.. Но разве убежишь от барана, у него же четыре ноги! Он ка-аа-а-ак даст мне под зад — шагов десять на пузе по траве проехал. А баран встал и смотрит на меня бирюзовым глазом. Видит, что я не встаю, фыркнул пару раз и ушёл. Пастух мне и говорит: «Мужики перед ним ложатся, а ты, глупенький, решил убежать!..».
— Вы знаете, что на Купалу многие наши обряды далеки от целомудрия и допускают большие вольности в отношениях между мужчинами и женщинами, — развалившись возле борта, нагловато-бесцеремонно ухмылялся Дорбыч, средних лет бесшабашный воин. — Особенно молодёжь любит в эту ночь папоротники, потому что они надёжно укрывают их во время любовных утех. Вот мы втроём и решили подшутить над ними. Прокрались к папоротниковой поляне и затаились. Сидим, ждём. Под кустами непроглядная темь, а перед нами тропинка, которую освещает луна. Прошло некоторое время. Потом стали слышны какие-то странные звуки, вроде как множественное постанывание. Тут я приложил руку ко рту и завыл по-волчьи. Результат был потрясающий. Через мгновение из зарослей стали выпрыгивать и выбегать на тропинку полуголые или совсем голые люди, перед нами проносились очаровательные девицы и замужние женщины, парни и женатики…
Рюрик слушает, вместе со всеми смеётся, а на душе начинается маета: в ушах опять начинает булькать, не иначе как шторм надвигается. Каким он будет: то ли потеплеет немного, пронесётся вихрем и снова можно будет спокойно продолжать плавание, то ли зарядит на несколько дней, всю душу вымотает, да ещё, не к месту будет сказано, утянет в бездну зазевавшуюся жертву…
Шторм разыгрался ночью. Сначала задул сильный ветер, погнал крутые, в белых барашках волны, а потом в небе завыло, загудело, застонало, словно какие-то неведомые громадные существа схватились в смертельной схватке. Рюрик стоял возле мачты, как вдруг перед самым носом судна вздыбилась водяная гора; он зачарованно глядел на неё, не в силах что-либо сообразить; волна какое-то мгновение стояла, словно раздумывая, куда обрушить свою немереную силу; Рюрик успел крикнуть:
— Береги-и-ись!
