— Я не желаю слушать этот бред.
— А я скажу тете Марте, что мы собираемся пожениться, и сегодня же попрошу преподобного Кэннона сделать в церкви соответствующее объявление.
Я не ответила. Отодвинувшись от него подальше, я сцепила на коленях руки. Я дрожала от волнения, и мне казалось, что даже колеса вагона выстукивают: собираемся пожениться, собираемся пожениться… да, да, собираемся пожениться.
И я подумала: я это сделаю. Да, я это сделаю. Я знаю, что это неправильно, но я выйду за него замуж.
Мне показалось, что с плеч тети Марты свалился тяжелый груз. Тетя Мабель вздохнула с облегчением. По ее мнению, это было единственным правильным решением, а тетя Марта тешила себя надеждой на то, что Клинтон согласится сменить фамилию. Еще до конца года у нас родится сын, а значит, тетки успеют увидеть жену этого самого сына, и ее портрет в фамильных жемчугах пополнит собрание на галерее. И тогда тетки смогут сказать Nunc dimittis[7] и упокоиться с миром. Они игнорировали тот факт, что у старшей дочери моего отца, Клитии, тоже есть сын. Но поскольку он не носил фамилию Ашингтон, тетя Марта отказывалась рассматривать это как препятствие.
Я задумалась над этим легендарным наследством. Я напрочь о нем забыла и не задала отцу ни одного вопроса о фамильном ожерелье. Я полагала, что поскольку портрет мамы был написан на Цейлоне, то там находится и ожерелье.
Услышав о нашей помолвке, приход также вздохнул с облегчением. Довольно деликатная проблема ночи, проведенной мной в лесу, была исчерпана ко всеобщему удовлетворению. Моей подружкой на свадьбе предстояло стать Эффи Кэннон, которая сама собиралась в скором будущем под венец. Доктор должен был передать меня жениху. Мы решили, что церемония бракосочетания будет совсем простой, и все же по мере приближения рокового дня меня все чаще охватывали тревожные предчувствия. Иногда я спрашивала себя, в своем ли я уме. Мне казалось, что мои чувства ведут непримиримую борьбу со здравым смыслом. В ночь накануне свадьбы мне стало по-настоящему страшно.
«Что ты о нем знаешь?» — спрашивала я себя. Ответ был — почти ничего. Тогда почему? Почему?
Я знала только то, что он пробудил во мне страсть, затмившую все остальное. Но я ощущала ее, только когда он был рядом. Когда его не было, я переставала себя понимать. Замуж из-за одной ночи в хижине! Впрочем, она кое-чему меня научила, а именно — если он уедет на Цейлон без меня, я до конца жизни буду терзаться сожалениями. Неужели я хочу остаться и превратиться в подобие сестер Кэннон? Возможно, я унаследовала предрассудки своих теток и в глубине души считала, будто из-за того, что произошло между нами в Попугаячьей хижине, он имеет на меня какие-то права? Но он тоже внушал мне эту мысль. Это было частью его игры.
И вот настал день моей свадьбы. Даже стоя у алтаря, я слышала внутренний голос, который предостерегал меня от этого непоправимого шага.
— Согласна ли ты взять в мужья этого человека? — спросил преподобный Питер Кэннон.
Я хотела крикнуть: «Нет! Это ошибка. Выпустите меня отсюда, я хочу подумать!»
И тем не менее я ни за что на свете не остановила бы церемонию.
Мы расписались в журнале, а затем под руку прошли по проходу, и я видела обращенные к нам лица. Вся округа собралась в церкви на мое венчание. Слуги сидели в конце, недалеко от дверей. Я заметила миссис Лэмб, а рядом с ней Эллен, и мне казалось, я слышу, как они перешептываются: «А что ей оставалось делать после того, что случилось?..»
Где-то на задворках моего сознания крутилась та же мысль: А что мне оставалось делать?
За венчанием последовал прием в Грейндже. Его оплатил Клинтон.
— Вы и так слишком добры к нам, — заявил он тете Марте. — Позвольте мне самому все организовать.
Тетя Марта пыталась протестовать, ссылаясь на то, что прием всегда являлся обязанностью родственников невесты.
— Я уверен, что такая мудрая леди, как вы, выше подобных предрассудков, — ответил он.
Она не стала спорить, и лишь уже знакомое мне подрагивание уголков губ указывало на то, как приятен был ей этот комплимент.
Когда гости разъехались, мы с Клинтоном отправились прогуляться в лесу. Я молчала, а он был немногословен. Он очень переменился и был со мной нежен и ласков. Он заверил меня в том, что я никогда не пожалею, что вышла за него замуж. Он говорил так убежденно, что на какое-то время я ему поверила.
Затем мы вернулись в Грейндж. Тетя Марта выделила нам комнату, высокопарно именовавшуюся «покоями молодоженов». На протяжении двухсот лет невесты и женихи Ашингтонов проводили здесь свою брачную ночь.
Я вспомнила, что слышала об этих покоях от мамы. «Это огромная и мрачная комната, — говорила она. — И в ней обитают привидения. Скорее всего, это невесты, которых вынудили выйти замуж. Там даже существует легенда о невесте, выпрыгнувшей из окна в тот момент, когда в дверях появился ее супруг».
Клинтон закрыл дверь и обернулся ко мне. Подхватив на руки, он понес меня к постели.
— Тут тебе будет удобнее, моя любовь, чем на жестком полу Попугаячьей хижины.
— Уверена, что тебе тоже.
— В ту ночь Попугаячья хижина стала для меня раем.
— Думаю, что ты не впервые вкушал райское наслаждение подобного рода.
Приблизив свое лицо к моему, он рассмеялся.
— Милая Сэйра, уж не собираешься ли ты меня ревновать?
— Я? Тебя? Ни за что!
— Отлично. Ревнивые женщины — это так обременительно.
— Думаю, это касается и мужчин.
Он поцеловал меня.
— Не вздумай измениться, Сэйра. Я хочу, чтобы ты всю жизнь хлестала меня своим язычком. Мне никогда не надоест этот восхитительный коктейль из любви и ненависти.
Он начал расстегивать мое платье.
— Я сама, — отстранилась я.
— Тогда поспеши, иначе мне придется прийти на помощь.
Я не могла сопротивляться своим чувствам…
Позже, лежа в его объятиях, я слушала признания в любви и заверения в том, что ему никогда и ни с кем не было так хорошо, как со мной. Мне подумалось, что негоже жениху в брачную ночь сравнивать свою невесту с другими женщинами. Но я промолчала. Я согласилась с этим сравнением. Я приняла его. Когда мы были вместе, я забывала обо всем на свете.
Мне почти удалось убедить себя в том, что я его люблю.
На следующий день мы поехали к отцу. Он был в восторге от того, что мы поженились.
