— Вы могли видеть письмо своими глазами, когда истек мой Дозор в Лесу.
— Что ты предлагаешь сделать?
— Самому отправить письмо в Лугдун, с самым быстрым гонцом, какой только есть в Исе. Позже я вполне могу отправиться самолично и защищать себя самого. Это будет рискованно, может, невозможно. Франки были неуправляемы, но как лаэты они обеспечили Редонии сильнейшую оборону. Теперь их цветы срезаны, сломлен дух остальных. Ис упорно остается языческим, его торговцы пробуждают в народе большие желания, чем способна обеспечить империя, его свобода подрывает раболепство.
— И тем не менее я римский офицер. Убей здесь римского префекта, и это будет тем самым предлогом, которого желает Глабрио. Он мог бы легко убедить правителя дать приказ о вторжении. Потом они в худшем случае получат выговор за превышение полномочий, а их часть добычи будет того стоить. Если ты мудр, ты сделаешь все возможное, чтобы предотвратить появление в Лесу бросающих вызов!
— Ты сможешь переубедить викария? — медленно спросил Сорен.
— Я сказал, что это может оказаться труднее любой битвы за Ключ. Я не дипломат и не придворный. Но я кое-что знаю о том, как мне пробраться через правительственный лабиринт. И у меня есть влиятельные друзья, ближе всех епископ Мартин. И все это даст мне лишь надежду не допустить Рим.
— Допустим, у тебя не выйдет с викарием.
— Что ж, я не дам ему так просто отобрать мои полномочия. Над ним стоит преторианский префект в Тревероруме, к которому я обращусь, — напомнил Грациллоний. — А дальше Флавий Стилихон, что негласно правит Западом. Он и сам солдат. Думаю, его вполне можно уверить, что в качестве союзника против варваров, досаждающих государству, Ис стоит куда больше, чем руины. Но он захочет, чтобы за этим наблюдал его легионер. А я единственный префект, который, как король, может сделать исанский народ поддержкой империи и заставить его повиноваться — и в то же время стараться защищать права и душу города. Я нужен Ису.
Сорен готовил долгую речь. Грациллоний ждал. Наконец Оратор Тараниса произнес:
— Боюсь, ты прав. Я должен начать работать в твоих интересах, а потом и с тобой.
— Хорошо! — Грациллоний двинулся, чтобы дружески его обнять.
Сорен отпрянул. С тяжелого лица смотрела ненависть.
— Мной движет необходимость, голая необходимость, — сказал он. — На публике я волей-неволей буду сдерживать слова о тебе в моем сердце. Но знай, в глубине души я проклинаю тебя, я желаю, чтобы каждая беда на земле пала на твою голову, богохульник, изменник, губитель жизней.
Он повернулся и ушел.
IV
В утренний отлив похоронная баржа стояла за Морскими воротами, неся на себе самые новые урожаи смерти в Исе. Погода становилась ветреной. Барашки на волнах оливкового оттенка раскачивали широкий корпус и бросали на палубу жалящую пену. Посреди корабля на флагштоке на конце привязи метался вечнозеленый венок. Под ахтерштевнем, завершающимся спиралью, двое рулевых держали штурвал, и отбивал часы старший, задавая ритм гребцам внизу. Впереди рядом с помощником капитан совершал обзор. Палубные матросы, одетые в темное, выполняли свои обязанности. Мертвые в саванах лежали на носилках вдоль правого борта, на лодыжках привязано по камню. Их плакальщики садились на скамейки или собирались в небольшие группы, разговаривая мало. В этом путешествии среди них были король и галликены в качестве жриц, поскольку уходила их сестра.
Грациллоний стоял в сторонке, смотря вдаль на смутную полоску, что была Сеном. Вот так он путешествовал многие годы, когда кому-то из павших нужно было воздать особые почести, с того дня как они похоронили Дахилис. Всегда рядом с ним была хотя бы одна королева. Сегодня никто из них не сказал ему ни слова.
Войдя в глубокие воды, капитан подал знак остановиться. Смолкли удары гонга, гребцы лишь спокойно держали весла. Трубач протрубил сигнал, быстро стихший из-за ветра. Капитан подошел к галликенам и поклонился Ланарвилис, которая теперь была среди них старшей. В соответствии с ритуалом он попросил разрешения провести богослужение. Она прошла на нос корабля, подняла руки и нараспев проговорила:
— Боги тайны, Боги жизни и смерти, море, питающее Ис, возьмите этих любимых наших.
Произнеся заклинание, она развернула свиток и зачитала с него имена, в порядке смерти. Каждый раз, когда матросы подносили носилки к спусковому желобу, Ланарвилис говорила «Прощай», — люди называли имя своей ноши, и тело соскальзывало в принимающие его воды.
Какое же маленькое было тело у Фенналис. Грациллоний никогда этого не замечал. В конце труба зазвучала снова, и ей вторил барабан. Потом тишина в память о молитве, пока капитан не крикнул:
— Меняем курс! — Весла замолотили под возобновленные удары гонга, баржа тяжело повернулась и поползла назад к стенам и башням Иса.
Грациллоний почувствовал, что ему надо походить. Едва он начал, то увидел, что галликены частично разошлись. Одна Дахут стояла возле правого борта. У него забилось сердце. Он быстро, пока не утратил смелость, направился к ней.
— Моя самая дорогая, — начал он. Она жадно обернулась.
— Да? — воскликнула она. — Ты видел, все было законно? О, Фенналис, да отнесут ее боги прямо к моей матери!
В ужасе Грациллоний отступил.
— Нет, — запнулся он, — ты, ты не поняла, я только хотел поговорить наедине — когда причалим, по возможности объясниться…
Ее лицо побелело. Так же как и суставы в тех местах, где она сжала рейку, потом повернулась к нему.
Грациллоний отошел от дочери и зашагал с трудом, кругами, кругами, еще раз кругами.
Рука прикоснулась к его руке. Ему стало ясно, что к нему подошла Гвилвилис. По ее щекам текли медленные слезы.
— Ты так несчастен, — сказала она. Кончик ее длинного носа чуть покачнулся. — Я могу помочь? Есть что-нибудь, что я могу для тебя сделать, господин, хоть что-нибудь?
Он задохнулся от смеха. У нее были хорошие намерения. И это могло послужить началом заживления ран. Так это или нет, но по крайней мере с ней он не обманется и не поникнет, он мог бы забыться в Тельце, — даже закрывая глаза и притворяясь, возможно, пока не забудется сном.
— Да, — пробормотал он. — Освободись от всех обязанностей, что тебя ждут, и приходи ко мне во дворец. — Там стояли его вооруженные люди. Ему больше не нужна была защита, и скоро он их распустит, а пока их присутствие помогало ему внушить благоговейный страх некоторым из своих обозленных посетителей. — Приготовься остаться на долгое время.
Она всхлипнула от радости. Это было самое печальное, что он сегодня видел.
V
Вернулись моряки и люди с флота, полные рассказов о своих приключениях. Их встретили друзья, ошеломляя куда больше.
Херун Танити нашел в таверне среди прочих Маэлоха и Кинана. То был не их старый, пользовавшийся дурной славой притон в Рыбьем Хвосте, а «Зеленый Кит». Шкипер с годами преуспел, как большинство рабочих в Исе, а у морского офицера и легионера было накоплено жалованье, наряду с процентами со скромного дела, что их семьи вместе вели на стороне.
