— Эй, дорогуша! — неожиданно фамильярно позвала меня уставшая и, похоже, изрядно захмелевшая Лилия.
Я уже утратил счет ее коктейлям и вполне обоснованно опасался, что мне придется до машины тащить ее на закорках.
— Не хочешь показать свою мужскую удаль? — спросила она с ехидцей.
Лилия показала на шары.
— Я никогда прежде не посещал кегельбан.
— Так я и знала… — сказала она с досадой и сплюнула на пол, как пацан. Но не отстала. — Иди сюда. Попробуй. Не переживай, все оплачено.
— Но…
— Никаких «но»! — рассердилась моя подопечная. — Почему ты все делаешь мне наперекор?! Я пожалуюсь папе!
Этого мне только и не хватало… Из-за взбалмошной стервочки мог рухнуть весь тщательно продуманный план моего внедрения в «Витас-банк».
Мысленно послав ее подальше, я скрепя сердце стал на позицию и взял тщательно отполированный шар.
И тут мне пришла в голову одна интересная мысль.
Я вспомнил уроки и наставления Учителя: «Что такое оружие? Это практически любой предмет. Важно только знать, как можно его использовать с наибольшей эффективностью. Накопив энергию ци, ты передаешь ее предмету или вещи, и они приобретают нужную разрушительную силу. Смотри…»
Он взял гусиное перо, из которого я делал поплавок к удочке.
«Обычное перо дикого гуся, имеющее совершенно мирный вид и поразительно гармоничные формы, располагающие к созерцанию и любованию ими и вовсе не вызывающие подозрений…» Учитель легко дунул на перо, и оно затрепетало в его руках словно живое.
Момент броска я не увидел — просто не был готов. Перо стрелой пролетело по воздуху и вонзилось в древесный ствол.
«Попробуй выдернуть», — сказал Учитель.
Я подошел к дереву и в удивлении покачал головой. Перо влезло в древесину на сантиметр; я вытащил его с трудом.
«Убедился? — спросил Учитель. — Представь, что перо попало не в дерево, а в живую плоть…»
Я представил…
Полная сосредоточенность… Игроки слышали нашу с Лилией перепалку и теперь с интересом наблюдали за мной.
«Цветочек» ехидно подхихикивал.
Бросок!!!
Шар превратился в ядро, выпущенное из пушки. Он не катился, а скользил, едва касаясь поверхности.
Шар не свалился, разметав кегли, в желоб, чтобы возвратиться на исходный рубеж, а по инерции полетел дальше, проломив ограждение и простенок.
Раздался треск, и там, куда влетел шар, что-то грохнуло. А затем зазвенело, будто шарахнули молотком по стеклу.
В кегельбане стало настолько тихо, что было слышно, как льется жидкость. Остолбеневший мулат-бармен как застыл с полной бутылкой виски, опрокинутой над стаканом, так и стоял разинув рот.
Я посмотрел на Лилию. По-моему, она совершенно отрезвела.
— Моя посуда… — Это очень тихо и горестно прошептал распорядитель или администратор — как там его здесь называли.
— Ух, бля-а… — А это уже разродился «речью» охранник.
— Я ведь предупреждал, что в кегельбане впервые… — С такими словами я с невинным видом обратился к «цветочку», который буквально закаменел.
— Кто мне заплатит! — наконец полностью прорвало малого с блудливыми глазами. — Кто?!
— Строители, — нагло брякнул я. — Наверное, цемент разворовали и стенку сложили на одном песке.
— Эй-ей, кончай дуру гнать!
Охранник тоже опомнился и вспомнил о своих обязанностях.
— Счас подсчитаем убытки, и гони деньгу. Иначе…
— Пока-а… — томно пропела моя подопечная.
Она направилась к выходу.
— Я подожду тебя в машине, — ехидно бросила она на ходу. — Расплатишься — поторопись. У меня сегодня еще полно дел.
Вот сучка! Ну ладно, я потороплюсь…
— Видите, мне пора. — Я небрежно бросил на столик перед распорядителем двадцать долларов. — Может, я шар нечаянно поцарапал, так пусть его отшлифуют. — Я ухмыльнулся. — Покеда, братаны.
— Я сказал — посчитаем ущерб, заплатишь и уйдешь! — взревел глыбастый малый.
— Считайте… — Я небрежно пожал плечами. — Не моя вина, что у вас тут бардак. Я уже говорил — предъявите счет строителям. Шар, что я бросил, цел? Думаю, да. Даже не думаю — уверен: он ведь заграничный. А насчет царапин я уже сказал. И заплатил.
Я даже позволил себе малую толику иронии.
— Ты слышишь?! — возопил распорядитель, обращаясь к охраннику. — Он еще и издевается над нами!
— Ну, парень… — Охранник резко опустил свою лапищу мне на плечо.
Не знаю, что он собирался сделать, но мне этот бессмысленный базар-вокзал надоел.
Я не стал его бить.
Я просто воткнул свои пальцы в болевые точки на груди и животе, и громила застыл, вращая мгновенно обезумевшими от боли глазами, которые, казалось, вот-вот были готовы выскочить из орбит.
— Когда он очухается через пару минут, налей ему стакан водки, — посоветовал я бармену. — А ты, сморчок, не путайся под ногами, — цыкнул на побледневшего распорядителя. — Адью, господа, — сделал я ручкой остальным. — Бросайте эти шарики и не забывайте, что все здесь, несмотря на внешний лоск, прогнило. Иначе плакали ваши денежки…
Я беспрепятственно пошел к выходу. Все от меня шарахались, как от зачумленного.
Я вышел на улицу — и наткнулся на Лилию.
Она стояла, спрятавшись за выступом стены, и таращилась на меня глазами попавшейся на удочку рыбины.
— Как видите, я не заставил вас ждать… — бросил я на ходу.
И стал подниматься по ступенькам — кегельбан находился в полуподвале.
До самого вечера мой ненаглядный «цветочек» сподобился максимум на десяток коротких фраз. Лилия явно была под впечатлением посещения кегельбана.
Будем считать, что мы хорошо повеселились…
Опер
На этот раз было решено нанести удар посерьезней, что называется, без дураков.
Задача, поставленная перед нами Виктором Егоровичем, была однозначной — не допустить продажи с аукциона контрольного пакета акций опытно-экспериментального завода зарубежным фирмам, через каких бы посредников они ни действовали.
К сожалению, игра, начатая покойным Шалычевым, успешно продолжалась уже в верхах его последователями, и завод был практически обречен.
Его разваливали, как только могли.
Сначала прекратили финансирование заводских программ, а затем без особой надобности сменили директора и главного инженера, поставив на их место слабовольных рвачей, готовых за доллары мать родную продать.
И началось…
