– Послушайте, – сказала я. – Я не собираюсь обещать вам золотые горы, которые, как вы знаете не хуже меня, я все равно не могу обеспечить. – Я посмотрела на Лану. Она сидела со скрещенными руками и, когда я посмотрела, состроила мне гримасу. Я снова повернулась к слушателям. – Более длинный перерыв на ланч? Вы же понимаете, что совет попечителей никогда это не одобрит. Больше спорта? Если тут есть люди, которые на самом деле чувствуют, что их потребности в спорте не удовлетворяются?
Несколько человек подняли руки.
– А есть ли в зале такие, кто чувствует, что не удовлетворяются его или ее творческие или образовательные потребности? Есть ли такие, кто считает, что нашей школе нужен литературный журнал или что фотокружку нужны новые цифровые технологии для обработки фотографий и видеозаписей, или что драмкружку не помешает новая осветительная система для сцены, или кружку искусств нужна новая печь для обжига керамики, и что все это нужнее, чем очередной кубок, полученный на окружном чемпионате по футболу?
На этот раз поднялось гораздо больше рук.
– Ну вот, – сказала я, – так я и думала. В нашей школе существует реальная проблема, существование которой слишком долго игнорировалось, а именно: меньшинство принимает решение за большинство. И это совершенно неправильно.
Кто-то издал одобрительный вопль. Причем я даже не думаю, что это была Лилли, Эта поддержка прибавила мне храбрости и я продолжала:
– На самом деле это не просто неправильно. Это – полное нарушение принципов, на которых строилась наша нация. Как говорил философ Джон Локк, «правительство легитимно лишь в той степени, в какой оно опирается на согласие людей на то, чтобы ими управляли», Вы уверены, что согласны, чтобы привилегированное меньшинство управляло вами и принимало за вас решения? Или вы предпочитаете дать право принятия решения тому, кто действительно вас понимает, кто разделяет ваши убеждения, ваши надежды, ваши мечты? Тому, кто сделает все от него зависящее, чтобы был услышан ВАШ голос, а не голос так называемого популярного меньшинства?
Послышался еще один вопль восторга, и этот раздался даже не в рядах моих друзей, а совсем в другой части трибун. За ним раздался третий, а потом послышались отдельные хлопки. Кто-то крикнул: «Давай, Миа!»
Вот это да.
– Э-э… спасибо, Миа. – Краем глаза я заметила, что директриса Гупта сделала шаг в мою сторону. – Из твоего выступления мы узнали много нового.
Но я сделала вид, что не слышала. Директриса давала мне знак, чтобы я села, сошла со сцены и снова съежилась на своем стуле. А я не обращала на нее внимания. Потому что я сказала еще не все, что хотела.
– Но это еще не все, что в этой школе неправильно, – сказала я в микрофон.
Мой голос гремел над залом, отдаваясь от стен, и мне это очень нравилось,
– Что вы скажете о людях – работающих в этой самой школе и называющих себя учителями – которые, по-видимому, считают, что только их собственная форма выражения имеет право на существование. Собираемся ли мы и дальше терпеть, когда наши наставники в довольно субъективных областях, например… скажем, в английском, говорят нам, что тема наших сочинений никуда не годится, потому ее можно считать – кто-нибудь может посчитать – ее недостаточно серьезной и актуальной? Если, к примеру, я решу написать сочинение об историческом значении японского анимэ или манга, означает ли это, что мое сочинение будет менее ценным, чем чье-нибудь другое, посвященное, например, вулкану в Йеллоустонском парке, который может в один прекрасный день взорваться и уничтожить десятки тысяч людей?
Все стали перешептываться-, потому что они не знали, что Йеллоустонский парк – это не просто резервуар из застывшей магмы, а многие наверняка по незнанию даже проводили там каникулы.
– Или, – продолжала я, – что мое сочинение о японском анимэ или манга точно так же важно, как и сочинение о вулкане в Йеллоустоне, потому что, узнав о существовании этого, вулкана – а мы теперь о нем знаем, – мы нуждаемся в чем-нибудь занимательном, что помогло бы нам отвлечься от мыслей о вулкане, и таким занимательным предметом как раз и могут быть японские анимэ или манга.
На мгновение в зале повисло ошеломленное молчание. Потом кто-то из середины трибуны крикнул: «Финальная фантазия!» Кто-то другой выкрикнул: «Драгонболл!» Еще один голос откуда-то сверху подсказал: «Покемон!», и все засмеялись.
– Не спорю, возможно, такие вещи, как лотерея и телевидение и были изобретены для того, чтобы продавать товары, выманивать у трудового народа добытые нелегким трудом деньги, внушать всем нам ложное ощущение безмятежности, отвлекать нас от истинных ужасов окружающего мира. Но кто знает, возможно, нам необходимо что-то, что может нас отвлечь, чтобы в свободное время мы могли отдохнуть и получить удовольствие, – продолжала я. – Разве это плохо, сделав все дела, устроиться перед телевизором и посмотреть интересный сериал? Или, к примеру, попеть под караоке? Или почитать комиксы? Неужели культура обязательно должна быть сложной и трудной для понимания? Лет через сто, когда мы все уже умрем от извержения Йеллоустонского вулкана или из-за таяния полярных льдов или потому что кончится нефть или потому что планетой завладеют ядовитые водоросли, и когда те, кто останется от человечества, захотят заглянуть в человеческую цивилизацию начала двадцать первого века, как вы думаете, что лучше опишет жизнь, которую мы вели на самом деле – эссе о способах эксплуатации человека средствами массовой информации или одна единственная серия «Сэйлор Мун»? Извините, но по мне анимэ лучше.
И тут зал как будто взорвался. Не потому, что ребята из компьютерного клуба наконец сумели построить робота-убийцу и выпустили его в ряды болельщиц, а из-за моих слов. Честное слово. Из-за того, что сказала я, Миа Термополис. Но дело в том, что я еще не закончила. Мне пришлось кричать, чтобы перекрыть гром аплодисментов.
– Итак, сегодня, когда вы будете отдавать свой голос на выборах президента студенческого совета, задайте себе вопрос: «Что означает слово «народ» во фразе «власть народа, власть для народа»? Означает ли это слово небольшую группку привилегированных граждан? Или обширное большинство простых граждан, тех, кто не родился с серебряной ложкой во рту? И после этого отдайте свой голос тому кандидату, который, по вашему мнению, лучше всего представляет ваши интересы, интересы народа.
После этого я с бешено бьющимся сердцем повернулась к директрисе Гупте, бросила ей микрофон и выбежала из зала. Под гром аплодисментов.
Я сбежала в туалет и закрылась в кабинке. Суть в том, что я чувствовала себя очень странно. Я хочу сказать, никогда в жизни я вот так не выходила перед публикой и не делала ничего подобного. Я, правда, выступала по поводу счетчиков для парковки, но это было совсем другое дело. Я не просила людей поддержать меня лично. Я агитировала их в поддержку меньшего ущерба для инфраструктуры и более высоких поступлений в бюджет. А это, можно сказать, совсем плевое дело.
Но сегодня – совсем другое дело. Сегодня я просила людей довериться мне и отдать мне свои голоса. И это вам не Дженовия, где поддержка мне, можно сказать, обеспечена автоматически, потому что у них все равно нет никакой другой принцессы. Только я. И что бы я ни сказала, все проходит. Точнее, будет проходить, когда я взойду на трон.
