Джафар выглядел спокойным и самоуверенным. Он вежливо приветствовал Равива и поблагодарил за сочувствие к его горю по поводу смерти водителя, который в течение десяти лет доставлял им продукты. Сотни лет люди племени аджарие вели образ жизни, который лишь отчасти можно назвать кочевым. Благодаря этому шейх смог приобрести машины, провел электричество, открыл школу и поликлинику. Ему были на руку и удаленность их кочевья, и забота государства. Он верил в процветание своего племени и в разумность властей.
— Нам нужна эта пустыня. А чье имя будет значиться на карте, бедуину все равно, — любил повторять Джафар своим гостям.
Шейх почувствовал отчужденную сдержанность Циммера и несколько раз обращался к нему подчеркнуто вежливо.
— Говорят, — начал Равив, — что в смерти водителя грузовика повинны люди ямун. Что вы думаете по этому поводу, шейх Джафар?
— Я не могу быть в этом уверен, — ответил шейх. — Между нами и ямун никогда не было особой любви. Это племя всегда отличалось жестокостью и не знало, что такое истинное гостеприимство. Ямун слишком эгоистичны. А став слабыми, они сделались даже хуже, чем были прежде. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы успокоить нашу молодежь, чья кровь закипела при виде мертвых верблюдов.
— Они решили, что виноваты ямун?
— Вы тоже так решили, командир Равив, — ответил шейх. — Если бы вы увидели, что ваш дом взломан, что некоторые вещи из него пропали, а те, что остались, разбиты или не тронуты, вы бы знали, кто из ваших ближайших соседей в том повинен.
— Могу я задать вам один вопрос?
Шейх внимательно посмотрел на Циммера.
— Зачем они это сделали?
— Бедуины много спят, — сказал шейх вежливо, — и слагают песни о порочности сна.
— Мой офицер не верит в их вину, — пояснил Равив.
— У них всегда были верные почитатели, — ответил шейх.
Он поблагодарил гостей за визит, сказал, что должен идти на молитву, и проводил их до машины.
— Старый лис, — заметил Равив, довольный оказанным приемом. Он окинул взглядом овец, лошадей и верблюдов, машины и крашеные дома. Кое-где горело электричество. — Можно подумать, он молится днями и ночами.
— Вся его семья очень набожна, — сказал Циммер.
— Возможно, возможно, — поспешно согласился Равив и покраснел. Его лицо болезненно исказилось, оттого что кто-то рядом выразил несогласие.
По дороге в лагерь Циммер думал о том, что надо бы позвонить Гроссу и вместе наведаться к ямун. По возвращении пробовал дозвониться, но не смог и отослал ему письмо. Несколько суток он целиком был занят ночными учениями. Мысль о ямун не покидала его. В среду, в 11 часов, он явился в канцелярию Лави и страница за страницей читал рапорт о племени ямун. На стенах лепились открытки: бывшие солдаты писали из своих странствий и путешествий. За окном виднелись белёные кирпичи корпусов, чисто выметенные дорожки и запыленные, бурые боковые тропинки. Под водопроводными кранами образовалась мокрая грязь. В полдвенадцатого у контрольно-пропускного пункта появился Юнис, ведя в поводу небольшую лошадку. Постоял немного в полном молчании, затем обратился к караульному. Вскоре он прошел внутрь и привязал лошадь к крану. Он держался очень прямо, гораздо прямее, чем восемь лет назад. Его запыленное лицо издали показалось Циммеру усталым и испуганным. Юнис немного помедлил возле лошади, затем направился к зданию канцелярии. Лошадь была серая, низкорослая и крепкая, способная выдержать тяжелую поклажу. Синяя линялая попона, стянутая узлом под брюхом, заменяла седло. Две девушки-солдатки принялись гладить лошадку, третья побежала на кухню за сахаром. Лошадь сперва отпрянула, испуганно мотнув головой, но ласковые голоса и протянутые руки успокоили животное. Она приблизила голову к рукам и принялась слизывать сахар.
Юнис скрылся в здании.
— Верхом, Юнис? — услышал он голос Лави.
— Я веду ее на продажу.
Лави сказал несколько фраз на красивом, изящном арабском языке. В арсенале Циммера было всего несколько сотен слов и выражений. Из-за двери к нему доносились неясные звуки их голосов. Наконец в дверь тихо постучали. Юнис обрадовался встрече с Циммером. Спросил, женился ли он на той девушке, с которой приходил к ним в сезон раскопок. Циммер ее не помнил. Юнис был весь покрыт пылью и выглядел усталым. На вопросы о людях племени ямун отвечал неохотно и неуверенно.
— Закуришь? — предложил Циммер.
— Мне бы хотелось помыться, — ответил Юнис, озираясь кругом.
Циммер вынул из раковины грязные чашки и тарелки. Юнис подошел к раковине, снял куртку и платок, засучил длинные рукава рубахи. Он умывался тщательно, не торопясь. Циммер вспомнил о его стыдливости и сел к нему спиной. Юнис вытирался, глядя в окно на оставленную во дворе лошадь.
— Хотят, чтобы мы ушли с нашего места, — сказал он.
— Да, я слышал, — отозвался Циммер.
— Это наша земля, она записана за нами, независимо от того, чья тут власть.
— Другая земля может быть не хуже этой, — заметил Циммер.
— Другая земля не для нас. Нас всего несколько семей. Нам никто не поверит. Не убивали мы верблюдов у аджарие, зато они как-то раз украли у нас овец.
— Аджарие не стали бы убивать своих собственных верблюдов, не стали бы убивать водителя, который возит им продукты, не стали бы стрелять в солдат.
— Никто не может быть уверен, что аджарие этого не сделали.
— Ошибаешься, — возразил Циммер.
— Может, у вас есть их осведомитель?
— Я хочу задать тебе один вопрос.
— У нас такого осведомителя нет, нас слишком мало, — сказал Юнис. Он достал из кармана сигареты и протянул одну Циммеру, будто предлагал какое-то необыкновенное лакомство. Это были сигареты иорданского производства, которыми контрабандисты расплачивались с ямун за услуга по пути из-за границы в Газу.
— Зачем бедуину стрелять в солдата? Этого я понять не могу Ответь мне только на один этот вопрос. Солдат ведь не тронет бедуина.
— Всякое может случиться, — нехотя протянул Юнис.
Он встал и принялся ходить по кабинету.
— Солдаты стреляли в Фаиза и ранили его в лицо, — произнес он наконец.
— Кто такой Фаиз?
— Мой младший брат.
— Что-то я не помню, чтобы у тебя был брат.
— Никто не хотел Фаизу верить. — Лицо Юниса помрачнело, нос заострился.
— Почему они стали стрелять? Возможно, он угрожал им? Возможно, шутки ради поднял руку с оружием?
— Не знаю. Мы не носим оружие.
— Когда это случилось?
— Год назад, рядом с могилой Зайда[40]. В него стреляли из машины, на ходу, как будто в зверя. Фаиз был один, истекал кровью.
