Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
Завитуха смотрел на комбата, на его косую рыжую бороду, в которой прятался шрам от боевого ранения. Смотрел в его глаза, в которых были любовь, нежность и сострадание. Пухлые юношеские губы Завитухи с золотистым, не ведавшим бритвы пухом задрожали. Хлынули слезы. Комбат Курок прижал его к себе, и Завитуха рыдал на груди у комбата.
Рябинин услышал низкий хрипящий свист. Этот свист вонзился в сады и хаты, рванул воздух, с треском выламывая из земли корни и фундаменты. Грохот ушел в небо, и стали слышны тихие стуки. Это в садах падали на землю яблоки.
Новый удар. Волна горячего ветра. Секущий свист срезал ветки, кидал ввысь обломки шифера, оторванную дверь, вырванное дерево.
Рябинин видел, как застыла в стеклянном небе яблоня, корнями вверх, плодами вниз. Не успел изумиться зрелищу перевернутого мира, как услышал железные удары, идущие к селу со стороны поля. Среди белой пшеницы вставали черные взрывы, словно шагали по полю косматые великаны. Приближались к селу, готовые его растоптать.
– Все в траншею! – крикнул комбат, загребая сильной рукой Завитуху, смахивая в глубину окопа.
Все бежали, прыгали в траншею, натягивали каски. Жила дернул Рябинина, пихнул в окоп. Рябинин, прижавшись к стенке окопа, слышал, как вздрагивает земля. Взрывы приблизились, накрыли окоп вспышками, черными горячими комьями. Перешагнули траншею и пошли ломать село. Хрустели взорванными хатами, толкали сгустки зловонного дыма.
Рябинин упал на дно окопа, стиснул руками уши, закрыл глаза. Испытывал ужас, рвотный, сдавивший живот, натянувший в судороге сухожилия. Ему казалось, чудовищная сила, дохнувшая на него когда-то из чрева разбитой машины, теперь пришла за ним. Ищет в избах, всаживая в них снаряды. Ищет в садах, подбрасывая в небо яблони и зарытых под ними мертвецов. Ищет в окопе, нащупывая среди ополченцев, освещая их лица яркими вспышками. Он разбудил чудище, нарушил его дремоту, когда с веселым азартом стрелял по беспилотнику. Когда убил украинца и тот перед смертью харкнул в него кровью. Когда смотрел на воронку с растерзанными телами товарищей. Когда рыдал над гробами, из которых смотрели каменные белые лица. Когда поднимался на Саур Могилу, среди расстрелянных монументов, наступая на оторванные носы и отсеченные губы. Когда смотрел, как убивают летчика и тот, умирая, все лепетал: «Я русский! Я русский!» И минуту назад, когда увидел в небе вырванную с корнем яблоню и дерево впивалось корнями в стеклянную пустоту.
Все это пронеслось в его обезумевшей голове, как нерасчленимый ворох тоски и страха.
Чувствуя, как настигает его чудище, тянет к нему свои грохочущие раскаленные лапы, Рябинин стал молиться:
– Господи, спаси меня! Спаси меня, Господи! Мама, спаси меня!
Грохот оборвался. Белесый тихий дым накрыл окоп. Шурша, сыпались ему на голову комочки земли.
Ужас отхлынул, сменился робкой благодарностью к заступнику, накрывшему окоп светлым пологом.
Но это блаженное облегчение длилось недолго.
– Танки! – понеслось по окопу, приближаясь к Рябинину. – Танки, мать их ети! – крикнул Жила, вставая в рост, хватая лежащий на бруствере гранатомет.
Рябинин поднялся, слепо положил автомат на сыпучий, нагретый солнцем бруствер и увидел танки.
Три машины шли по пшеничному полю, еще далеко, поднимая солнечную вялую пыль. Средний танк обогнал остальные два и шел впереди, проедая в колосьях дорогу. Солнце загоралось и гасло на серой броне. За танками катили два транспортера. На переднем вился желто-синий украинский флаг.
– Огонь не открывать! Огонь с расстояния триста метров! – Курок передавал вдоль траншеи команду. Подносил к губам рацию: – Артиллерия, выходи на рубеж! Стреляешь прямой наводкой!
Рябинин смотрел только на головной танк. Вся его воля, бурно стучащее сердце, острая зоркость, накаленное солнцем лицо, натянутые сухожилия были устремлены к танку. Рябинин останавливал танк, не пускал, давил на броню, отталкивал назад в продавленную колею. Танк замедлял ход, почти останавливался. Сила зрачков превосходила раскаленный двигатель, вращенье катков, бег гусениц. Но это превосходство длилось недолго. Сила зрачков иссякала, и танк набирал скорость.
Рябинин вновь черпал всю отпущенную ему жизнью энергию, выдаивал из каждой клеточки, из каждой частицы мозга, направлял в зрачки и оттуда навстречу танку. Вновь его останавливал, не пускал, замедлял ход.
И вновь, обессилев, сникал. Видел, как танк прибавляет скорость. За ним следовали два других и, приотстав, катили зеленые бруски транспортеров. И так велика была его страсть, так неодолима была его воля, так притягивал его, не отпускал танк, что Рябинин, как в бреду, стал карабкаться на бруствер, стремясь навстречу танку.
– Балда чертов, куда? – Жила стянул его обратно в окоп, больно стукнув.
Из головного танка полыхнуло. Удар пришелся по мешкам с песком. Ошметки ткани и брызги песка ударили в окоп. Еще два снаряда с недолетом взорвались в пшеничном поле, и осколки просвистели, как стая стальных стрижей.
– Не стрелять! Подпустить ближе! – командовал Курок. Рябинин видел, как Жила направляет на танк трубу с заостренной гранатой. Гранатометчики целились в танки, поводя трубами от одной машины к другой.
На танковой броне, на башнях бэтээров затрепетали огоньки. Пулеметы работали наугад, сеяли пули вдоль окопов, в соседних садах, рыхлили землю среди стальных противотанковых ежей.
– Санитара на левый фланг! – понеслось по окопу, удаляясь от Рябинина и стихая, среди постукивания пулеметов.
Рябинин видел, как бэтээры замедлили ход. Из них стали выпрыгивать солдаты в касках, с автоматами, окружали транспортеры, следовали за кормой, теряясь в пыльных шлейфах.
Мерное движение машин, их неуклонное приближение, жестокая спокойная мощь, сулившая смерть, рождали у Рябинина тоскливую безнадежность, злое нетерпение, безумное отчаяние, готовое превратиться в панику. Он приподнял автомат и стал выцеливать средний танк, сажая на мушку серую махину. И опережая его, срываясь, не дожидаясь команды комбата, окоп загрохотал автоматами, зачавкал автоматическими гранатометами, метнул курчавые дымные трассы с красным угольком гранат.
– Огонь! По танкам! Артиллерия, жги! – Комбат хрипел в рацию, вскидывал кулак, словно грозил танкам.
Рябинин, захваченный вихрем, отбиваясь от близкой смерти, стрелял в танк. Переводил ствол на бэтээр с пехотой. Бил в облако пыли, в котором мелькали солдаты.
Стрельба была неистовой. Он был готов отбиваться пулями, уколами штык-ножа, ударами приклада. Был готов грызть танк зубами, впиваться в него ногтями. Его ярость и ненависть хлестали жаркой болью, и он стрелял, пока не опустошил магазин.
Рядом, ухватив рукояти автоматического гранатомета, Артист сеял в поле череду взрывов, словно высаживал перед танками косматые заросли. Завитуха что-то кричал, долбя из пулемета. Курок все так же грозил кулаком, и на его запястье играли синие жилы.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
