Хан сознательно выбрал для этого время трапезы, чтобы не мешало жесткое сиденье трона, порядком надоевшее степняку. По-прежнему за спиной у каждого из пирующих русичей стоял турхауд. Чашки с вареной бараниной поменяли уже в третий раз, и Бату решил, что пора настала.
– Я говорил, что пришел на эти земли вовсе не из жажды их завоевать, – благодушно произнес он, не глядя в сторону Пестеря, хотя было ясно, что ханская речь предназначена в первую очередь для него и остальных послов. – Мои люди не зря называют меня Саин-хан, что означает справедливый. Вот ради того, чтобы восстановить справедливость на этих землях, я и пришел. Разве справедливо, когда два сына одного отца получают совсем разное наследство – один все, а другой ничего?
– Может быть, и нет, – Пестерь сразу сообразил, в чей огород может полететь этот увесистый камень. – Но я думаю, что это дело только самих сыновей. Пусть они разберутся полюбовно и решат – по совести ли была проведена дележка.
– Они и решают. А меня хан Мультек как раз и пригласил в качестве судьи, – пояснил Бату. – Что же до Руси, то я и тут вижу, что каан Константин поступил неверно, отдав все свое добро сыну Святославу, в то время как у него есть еще один сын – Святозар. Чем он хуже? Думаю, что будет только справедливо, если он отдаст половину всех своих земель вместе с Рязанью младшему сыну.
– Ты хочешь сказать, хан, что князь Святозар тоже обратился к тебе с просьбой восстановить справедливость? – иронично усмехнулся Пестерь.
– Да, я хочу сказать именно это, – важно кивнул Бату.
– И он может повторить свои слова? – встрял в разговор Ожиг Станятович.
– Конечно, – широко развел руками Бату. – Святозар не из тех людей, кто сегодня дает свое слово, а наутро забирает его обратно. Он долго терзался в раздумьях, прежде чем обратился ко мне, но, зная, что слово отца твердо и переиначивать его тот не станет, пришел ко мне.
Послы недоверчиво переглянулись.
– Хотелось бы услышать это и от него, – неуверенно проговорил Пестерь.
– Сейчас его нет рядом. Он задержался, потому что помогает мне взять отцовские крепости, как часть его наследства. Взять и поставить в них моих воинов, потому что он доверяет им больше, чем людям отца. Опять же в степи моим камнеметчикам легче и проще обучаться огненному бою, который я успел оценить по достоинству еще летом. Учит их Святозар со своими пушкарями, вот он и задерживается. Но через два-три дня вы сами его увидите и сможете об этом спросить. – И лениво поинтересовался у Пестеря: – Как ты мыслишь, посол, долго ли продержатся те глупцы на стенах, если я наставлю на них все пушки, которые прибудут сюда вместе со Святозаром?
Еще один помощник Пестеря по имени Яромир, будучи не в силах сдержать себя, жалобно охнул. Сам Пестерь тоже не торопился с ответом, всячески оттягивая его. Он неспешно потянулся за чашей с кумысом, медленно поднес ее к губам и помаленьку, мелкими глотками, пил, пока она не опустела. Дальше время уже не оттянешь – надо что-то говорить, только вот что?!
– В наших святых книгах говорится: «Много замыслов в сердце у человека, но состоится только определенное Господом»[83]. Иными словами, сбудется все так, как угодно Небу.
– А если оно промолчит, не желая никому мешать? – улыбнулся Бату.
– Как я могу говорить, если промолчит даже Небо, – слукавил посол. – К тому же я не видел, сколько у тебя этих пушек.
– Считай сам, – равнодушно пожал плечами хан. – Твой каан поставил на Яике шесть крепостей. В каждой из них, как сказал мне Святозар, двадцать малых и десять больших. Сложи их вместе и получишь ответ.
На самом деле это была обычная догадка, и князь ничего ему не говорил. Разве что как-то раз с гордостью обмолвился, что у его отца все равны, и потому даже в Оренбурге установлено столько же пушек, сколько и во всех других крепостях. Далее вывод напрашивался сам собой. Если не больше, то уж, во всяком случае, не меньше, а значит – везде поровну.
Однако такая осведомленность хана произвела на русских послов удручающее впечатление. Неужто и впрямь Святозар Константинович стал израдником?[84]
– Опять же очень многое зависит от навыков и умения, а потому мне все равно трудно судить, – снова вывернулся Пестерь. – Ты сказываешь, что орудия еще в пути. Что ж, когда их привезут, тогда и поглядим.
– Привезут, непременно привезут, – кивнул Вату. – Вместе с княжичем привезут. Правда, Святозар отчего-то очень злобился на своего… как это по-вашему?..
– Братанича, – угрюмо отозвался Ожиг Станятович, давая передохнуть Пестерю.
– Вот-вот, на братанича. Уж не знаю, чем он так ему досадил. Только вы не подумайте чего плохого, – встрепенулся Вату. – Неужто я не понимаю и дал бы в обиду старшего внука каана.
– Ты хочешь сказать, хан, что княжич Николай Святославич жив и сейчас гостит у тебя? – медленно уточнил бледный Пестерь.
– Что я хочу сказать, то я и говорю, – строго заметил Бату. – Он и впрямь жив, и ему очень нравится гостить у меня. Конечно, если дед будет очень настойчиво просить его вернуться, то он, как послушный внук, не посмеет пренебречь такой просьбой. Погодите-ка, – встрепенулся джихангир. – Кажется, он – наследник Святослава? Ай-яй-яй! – вдруг горестно завопил он. – Получается, что если с княжичем что-то случится, то Святослав лишится своего наследника. Как же это я не подумал. Надо было окружить его не сотней, а тысячей своих людей, чтобы с его головы и пылинки не упало.
– Ты немного ошибся, хан, когда сказал, что в случае смерти княжича Николая Святослав лишится наследника, – прервал притворные причитания Бату посол и с радостью подметил, как лицо собеседника вытянулось от удивления.
– Разве он не наследник? – недоверчиво уточнил Бату. – А князь Святозар говорил мне совершенно иное.
– И он тебя не обманул, – вздохнул Пестерь. – Только у царевича Святослава много детей, так что в случае смерти княжича Николая он потеряет лишь одного из сынов.
– Не одного из, а старшего, – поправил его Бату, для наглядности подняв указательный палец правой руки. – Это очень важно, урус.
– Значит, все унаследует его следующий сын, – равнодушно пожал плечами Пестерь.
– И каану Константину будет совсем не жаль своего старшего внука?
Вот когда Ожиг Станятович не просто обрадовался – возликовал, что не его поставил Константин в начальные послы. Давать ответ на такой вопрос, да притом совершенно не имея времени на раздумье, – задачка еще та.
– Так ведь война, – выдохнул Пестерь побелевшими губами. – Вон сколь людишек полегло от рук твоих воев. В иной семье не одного, а сразу двоих оплакивают. Получится, что и нашего царя горе не минует. Что уж тут теперь. Да и грех живого человека оплакивать. Ты же сам сказал, что он жив.
