4— Можно об этом сказать или это секрет? — спросила Луиза у Пенелопы, имея в виду ее замужество.
— Нет, это не секрет. Надо же дать людям привыкнуть! — с улыбкой ответила та.
— Ты преувеличиваешь! — с нежностью проговорила Луиза.
— Я не преувеличиваю, это и вправду нечто! Увидишь, такое начнется, ты даже не осмелишься повторить мне, столько будет злобы… — Пенелопа встала. — Пойду возьму пирога.
Жизнь была безжалостна к ней. «Почему иным словно на роду написано горе мыкать?» — задумалась Луиза. То ли у них внутри сломана пружина, то ли какой-то изъян, постоянно заводящий их в дебри? «Частица их самих, несомненно, делает выбор в пользу несчастья». Луиза не осуждала, ее словно озарило. «Вот, к примеру, — размышляла она, — Пенелопа, могла бы забыть жениха, снова полюбить, не дожидаясь так долго и выбрав кого-то помоложе, не того, кто тоже обречен скоро уйти. За это-то она его и полюбила: он скоро умрет, как и первый…» Пенелопа была творцом своего самопожертвования. И было нечто непередаваемо прекрасное в этом бессознательно поддерживаемом мраке.
— О чем задумалась, подруга? — спросила Ева, усаживаясь на стул Пенелопы.
— О словах Пенелопы, — отвечала Луиза.
У Евы была милая мордашка, тонкая кость, но выражение карги. Луиза подмечала это каждый раз, как они виделись: на Еве было написано, кто она такая, и как бы она ни старалась затушевать свою суть с помощью улыбок и приятных манер, она все равно была тут и никуда не девалась.
Луиза решила бросить пробный камень.
— Пенелопа выходит замуж.
— Как чудесно! — воскликнула Ева, которой на самом деле было на это глубоко наплевать.
— Она выходит за Поля, — ровным голосом, чтобы невозможно было догадаться, что она думает, проговорила Луиза.
— За старика? — Ева скроила гримасу.
— Это необыкновенный человек. — заметила Луиза с деланной наивностью. — Второго такого не сыщешь.
— Согласна, но ему семьдесят лет.
— Семьдесят два! — подтвердила Луиза.
— Многовато для жениха, ты не находишь?
— Многовато для чего? Ты считаешь, начиная с какого-то возраста, люди не могут любить?
— Конечно! Ну, его-то я понимаю, — ирония сквозила в голосе Евы, — но не о нем речь, а о Пенелопе! С ним все ясно, правильно делает, что идет напролом. Но она-то, неужто совсем больная? Я допускаю, что можно лечь с кем-то с досады, согласиться пойти с одним, потому что другой отказал… нередко мужчины завоевывают женщину только потому, что она несчастна и одинока, но все же есть какие-то границы!
— Я думаю, она его любит, вот и весь сказ.
— Не могу в это поверить, это невозможно. Или же ей не остается ничего иного.
— Ну что ж, — говорит Луиза, вставая, чтобы уйти, — ты лучше меня разбираешься в таких делах, я тут профан, верю тому, что говорит Пенелопа. И мне это приятно, у нее счастливый вид.
* * *
Появление мужчин спасло ужин, который принимал дурной оборот. Ева, насупившись, собирала десертные тарелки. Пенелопа еще не закончила есть пирог. Бланш, Мелюзина и Мария баловались кофейком.
— Теперь мне не уснуть, — буркнула себе под нос Мария.
Луиза и Сара, играючи, потягивали красное вино и смеялись.
— Слышу шум! — говорит Мария.
— Узнаю смех Гийома! — подхватывает Луиза.
Еще секунда — и Жан, Марк, Макс, Лари, Гийом и Том являются пред светлые очи своих жен и подруг.
— Ну что, поплакались друг другу в жилетки? — бросил Том Саре.
Женская половина обиженно надулась.
— Не больше, чем вы! — парировала Сара.
— Уверен, что больше, — насмешливо отвечает Анри, беря Мелюзину под руку. — Дорогая!
Луизе показалось, что он не говорит, а блеет. Что это, презрение к жене?
— Как ты? Хорошо повеселилась? — обращался Анри к жене, как к слабоумной.
Мелюзина, уже не вполне владевшая собой, что-то мычала в ответ.
Луизу всю перевернуло: вести себя как он вовсе не означает оказывать жене услугу, ей не поможешь, сделав из нее ребенка, считая ее существом низшего порядка и покровительственно с ней обращаясь.
«Вот еще мачо выискался!» — подумала она.
Словно под воздействием неких скрытых сил мужья и жены оказались вместе.
— Подойди ко мне, — попросила мужа Мария, обняла его за шею и прижалась к нему. — Как тебе удается быть таким горячим?
«Вот эти двое — настоящая супружеская чета», — подумала Сара. Том тоже обнимал ее и даже положил руки ей на грудь: это был его способ дать ей знать, что она желанна. Любил ли он ее? Вряд ли он сам знал ответ, мелькнуло у нее. Иначе разве стал бы причинять ей боль, отказывая в том, чего ей хотелось больше всего: жить вместе. Затем он отошел от нее к Бланш: о чем это они там шепчутся?!
— Усталой ты можешь быть, но не подавленной, — говорил в это время Том Бланш.
— Почему? — удивилась она.
— Потому что ты слишком хороша собой.
— Кому это нужно?
Он стоял слишком близко к ней, испытывая всегдашнюю тягу к женскому полу; Бланш отодвинулась.
— Это нужно тебе, чтобы соблазнять, — ответил он, глядя ей прямо в глаза.
— А зачем?
— Чтобы жить, — уже серьезно ответил Том.
Это было его кредо. Но не ее. Однако благодаря ему она почувствовала себя не такой старой и противной, какой казалась самой себе. «Старая и противная, будущее мне обеспечено», — подумала она и рассмеялась. Было смешно, что именно мужчина убеждает ее не терять привлекательность, как раз тогда, когда она разводится! Макс с Евой уже ссорились вполголоса. Макс вспомнил, что на завтра назначен обед у его матери, и напомнил об этом жене. Она наотрез отказывалась ехать. Довольно уже она на нее насмотрелась! Ему до этого не было дела, и он настаивал.
— Я не выходила замуж за твою родню.
— Но я-то женился на твоей.
— Прекратите, — вмешался Гийом и обернулся к Луизе: — А ты, Луиза, вышла замуж за всю мою родню? — И рассмеялся.
И только Марк молчал, удивленный и внезапно обеспокоенный отсутствием Полины. «Видно, она уже дома, пойду позвоню», — решил он. И вернулся ни с чем. Откуда ему было знать, что такси высадило его жену перед дверьми клуба, тогда как Жиль пешком направлялся туда же. Бланш тоже была одна, держась в сторонке от остальных; Том вернулся к Саре.
— Что ты рассказывал Бланш?
Том не осмелился признаться в том, что назвал ее красавицей, и ответил уклончиво:
— Пытался поднять ей настроение.
