Ковалев весело передразнил меня, вытягивая шею:
— Под «чифа» косишь? Нос не дорос! Рассказывай, зачем тебе деньги?
— Я потратил эти, ну, которые вы мне дали.
— Сколько? — У Ковалева резко изменилось выражение лица: вместо приветливого, дружелюбного парня передо мной стоял трамвайный хам. Из тех, что на каждом повороте орут на весь мир — «сам дурак!».
— Стошку баков.
Мне хотелось подразнить Ковалева. И еще мне очень хотелось высунуть язык. Или сделать нос, как у Буратино.
— Так это мелочи. Забудь! — милостиво разрешил Ковалев. — Я думал, что у тебя долг под «тонну» баков. А стошку забудь.
— Как это? — Я повертел руками, одновременно похрустывая пальцами.
Точно такой жест я в одном фильме видел, там гангстер крутил руками и хрустел пальцами перед носом полицейского. Полицейский был весь какой-то несчастный, нищий, раздавленный, а наглый гангстер играл перед его носом пальцами. Я еще раз крутанул руками, выкинув ненароком «козу». «Коза» проехала в миллиметре от физиономии Ковалева. Он удивленно воззрился на меня, дескать, ты что вытворяешь?
— А так, забудь. Не боярское это дело о стошке баков помнить. Ты лучше займись делом.
— Каким? — Я перестал крутить пальцами и уставился на Ковалева.
— Тебя отодвинули от дела. Слишком много глупостей натворил. Переедешь в мой кабинет. Перенесешь компьютер, будешь рисовать свои умные таблицы под моим неусыпным контролем. Меня назначили к тебе наставником. — Ковалев откровенно насмехался надо мной.
— Я тебе не верю! — прошептал я еле слышно.
Точнее, это был не мой голос, это был самый настоящий сип, обычно так сипит Ковалев. А в этот раз мы поменялись ролями. Я засипел, а Ковалев заговорил, как нормальный человек.
— Верю не верю, ты срочно переезжай, Фома неверующий! Приказы руководства не обсуждаются. Будешь для меня за водкой бегать. Назначаю тебя скороходом!
— Кем-кем?
— Скороходом! Мы все прошли через это. Ты решил, что всю жизнь будешь прятаться за теткину спину?
Вот оно что! — меня вдруг осенило. Не прошло и трех месяцев… Поздно же до меня доходит. В отделе решили, что знаменитая тетя Галя — моя родная тетя, вот отсюда все мои злоключения. Блатной в отделе — скверная примета!
— Почему Сергей Петрович сам мне ничего не сказал?
— А он и не должен тебе ничего говорить. — Ковалев цыкнул сквозь зубы. — Меньше будешь откровенничать с начальством. Решил по душам поговорить?
Наверное, после обеда у него застрял кусочек мяса в зубной пломбе. Он все цыкал, цыкал, а кусочек мяса сидел у него между зубов и ни в какую не хотел покидать насиженное место. Меня жутко раздражало это цыканье.
— Ты не дури, — вдруг засипел Ковалев, — ты ведь сам виноват. Скрыл важную информацию от шефа. Знаешь, сколько стоит один час наблюдения за фирмой? Сказать?
— Не надо! — запротестовал я.
Наверное, один час наблюдения действительно стоит очень дорого. Я ни за что в жизни не рассчитаюсь с государством.
Чувство стыда, и без того сжигавшее меня изнутри, подхватило со стула мой бренный организм, и я пулей вылетел в коридор. Пробежал до кабинета Стрельникова, схватил со стола компьютер и понесся в новое поселение.
Служба в милиции оказалась горькой, с привкусом желчи на губах. В эту минуту я ненавидел всех ментов, и живых, и мертвых, и даже искусственных, ну, тех самых, из популярных сериалов.
Я долго устраивал компьютер в углу Ковалевского кабинета, в глубине души сомневаясь в правильности выбранного пути.
Может, мне самому сходить к военному комиссару? И что я ему скажу? Что моя мама собственными руками отправила меня в милицию? А что на это ответит военком? Интересно бы послушать…
Сергей Петрович избегал меня, он старательно отводил взгляд в сторону, словно я совершил преступление века.
Вообще-то я его понимал и даже не обижался. Сергей Петрович изо всех сил старался изобличить банду разбойников, а я вместо помощи нанес вред общему делу. Вот он и решил пересадить меня в другой кабинет для исправления моих дурных наклонностей; так пересаживают цветы на клумбе или клубнику на грядке.
А что возьмешь со стажера? Взять с него абсолютно нечего!
Выбрав свободную минуту между переездом на новое место работы, я открыл «Желтые страницы» и наугад позвонил в первую попавшуюся фирму. Пощебетав со словоохотливой секретаршей, я узнал, что на фирму требуются программисты. И еще десять минут ушло на важные переговоры, в результате которых я решил свои финансовые проблемы. При условии, что я останусь вольным стрелком, фирма обязалась платить мне за каждую программу по сто долларов. Прикинув, сколько программ я могу насочинять за вечер, я приободрился и даже вырос еще на три сантиметра.
Основная тема моих рефлексий сразу отпала, и я вспомнил про Юлю.
Вообще-то я отношусь к себе плохо. И почему Юля выбрала именно меня? Почему? Зачем я ей понадобился? С какой целью? Не могла она влюбиться в меня, не могла, да и только! У меня рост зашкаливает уже за сто восемьдесят семь сантиметров. Длинный доходяга, бестолковый, я не умею зашибать бабки, бабло, как сейчас модно говорить, не умею красиво ухаживать. Девчонки в университете шарахались от меня, едва завидев, как я волочу ноги по длинному коридору.
Я знаю одну женщину, которая считает меня красавцем, каких еще надо поискать в городе. Да что там в городе, во всей стране не найдешь! Эта женщина, понятное дело, моя мама. Она громко восклицает каждое первое сентября, подавая мне выглаженную рубашку: «Красивый! Какой красавец!»
Мне приятно надевать свежую рубашку, ощущать ее холодящую ткань и радоваться маминым словам.
Но я не верю маме. Первого сентября, провожая родное чадо в школу, институт, университет, редкая мать не воскликнет при виде повзрослевшего сына: «Красавец!»
Моя мама не исключение из общего правила — я невольно подавил вздох.
В этот день, день обид, унижений и разочарований, я решил выбросить из своей головы всякие лишние мысли. И мне это довольно легко удалось сделать. Конечно, пришлось напрячь память и вспомнить, как Юля «лечила» меня насчет своей фальшивой беременности, как она следила за мной, как нежно гладила мое костлявое плечо…
От последнего воспоминания у меня перехватило дыхание.
«В зобу дыханье сперло», — вылезла из памяти строчка из басни, и я перевел работу легких в приемлемый для меня ритм.
Нужно вернуть деньги Стрельникову, потом подарить маме на день рождения что-нибудь ценное. Я радовался нечаянной удаче. Халтура на фирме — это не фунт изюма! Интересно бы узнать, сколько весит этот самый фунт.
Настроение слегка омрачилось при мысли о том, что я распределяю не полученные и еще не заработанные деньги. Программы нужно составить, пристроить на фирму, и только после этого я смогу ощутить себя свободным человеком. Деньги — это прежде всего свобода. А свобода — это осознанная необходимость.
