— Чем быстрее, тем лучше.
Карета тронулась, колеса захрустели по покрытым ледяной коркой лужам. Люсьен откинулся на подушки сиденья, стараясь согреться под тяжелым шерстяным плащом, и стал глядеть в окно. Ему были видны холмы, поднимающиеся на фоне темнеющего неба словно огромные задумчивые стражи. На юге были скалы, а за ними — море.
Он посмотрел на свою молодую жену.
— Вам не холодно, моя дорогая?
— Вполне терпимо.
Она не взглянула на него, ее задумчивый взор был обращен в сторону моря, где в сумеречном свете белые барашки волн катились к берегу, словно убегая от надвигающегося шторма.
— Похоже, будет дождь, — сказала она.
— Полагаю, снег.
— Снег и холод в нашу брачную ночь. Гм-м. Как это подходит.
— Прекратите, Эва, — тихо проговорил он. Она вскинула голову.
— Что прекратить?
— Вы изо всех сил пытаетесь расстроить этот брак. Я этого не допущу.
— Что вы сказали?
— Вы прекрасно слышали. Вы собираетесь исполнить ваше мрачное пророчество, которому верите. Намерены доказать, что брак — это непереносимое мучение. Как вам угодно, но я говорю, что если брак разрушится, то только из-за вас — не из-за меня.
Ее глаза превратились в злые щелочки.
— Вы обвиняете меня в том, что я разрушаю этот союз еще до того, как он сложился?
— Получается, что да, обвиняю. Скажите, мадам, что у вас на уме?
Он снова загнал ее в угол, и они оба это понимали. Если Эва продолжит держаться в язвительной манере, его мысли будут более чем оправданы. Если она сдастся и попытается честно взяться за строительство этого брака, то утратит бдительность, сделает свое сердце уязвимым для обид и измен.
— Вы чудовище, Блэкхит, — процедила она и спрятала руки в муфту.
— Да, я знаю. — Он улыбался. — Но даже чудовища не хотят проводить всю жизнь, не снимая боевых доспехов. Может, установим перемирие и попытаемся им воспользоваться?
Эва вздохнула и одарила его осторожной улыбкой.
— Да, давайте попытаемся. — Она опустила глаза. — Простите, Блэкхит. Видимо, вы правы.
— Конечно, моя дорогая. — У него на лице заиграла обольстительная, самоуверенная ухмылка. — Ведь я всегда прав.
Она схватила муфту и с хохотом бросила ее прямо в его самодовольно улыбающееся лицо.
Глава 21
Они вернулись домой, и начался пир. Лобстер в нежном соусе из сливок и хереса. Барашек, еще шипящий в собственном жиру, купался в мятном соусе и был украшен пучками петрушки. Запеченная рыба, залитая лимонным соком; в булочки, выставленные на стол прямо из печи, вкладывали кусочки сливочного масла, которые тут же таяли. Морковь в винной глазури, пастернак и груда других сезонных овощей. Все это было красиво приготовлено и выложено на большие блестящие блюда из серебра лучшей пробы, которые вместе с хрустальными рюмками и фарфоровыми тарелками сверкали в свете десятков свечей.
Работники и слуги предложили тост за новую герцогиню Блэкхит, и это растопило лед, который Эва изо всех сил пыталась сохранить вокруг своего сердца. А Блэкхит, отказавшись злиться, несмотря на все ее укусы, и бросавший на нее долгие страстные взгляды, был, казалось, полон решимости пробить брешь в ее обороне, как полководец при осаде города.
Она мысленно повторяла его слова: «Вы намерены доказать, что брак — это непереносимое мучение. Если брак разрушится, то только из-за вас — не из-за меня».
Ее вдруг охватило чувство вины, окончательно прогнавшее злость, которую Эва уже не могла удерживать в себе. Может, Блэкхит прав? Она разрушитель собственного счастья?
«Но я не смею верить ему. Я не смею верить ни одному мужчине! Как это возможно после того, как Жак поступил со мной? После того, как папа поступил с мамой?»
На десерт подали блюдо с превосходным сыром: стилтон, чеддер и чешир, украшенные ветками сельдерея и орехами. Слуги внесли еще две сияющие серебряные чаши. В одной были испанские апельсины, а в другой — блестящие красные вишни. Блэкхит отпустил слуг, взял маленький нож и принялся чистить апельсин.
Эва не могла не смотреть на его руки, оттененные изящными белыми кружевами. Она наблюдала, как они ловко чистили апельсин, снимая плотную кожуру. Это были красивые, ловкие руки. Опасные, властные, чувственные. Ее желание отдаться Блэкхиту, видимо, читалось в глазах, так как он поднял голову, поймал ее взгляд и с ленивой улыбкой положил нежную дольку апельсина ей на тарелку.
Она положила руку на живот.
— О, пожалуйста, Блэкхит, я не могу больше есть.
— Моя дорогая жена, вы едва проглотили крошку за весь вечер. Вам неможется?
— Нет. Просто…
Она не смогла закончить фразу, но краска, залившая ее щеки, и попытка избежать его взгляда, видимо, рассказали все, что ему нужно было знать.
Его губы приоткрылись, и он положил себе в рот дольку апельсина.
— …это не я, — закончила она грустно.
— Понимаю. — Он выбрал из чаши вишню и, держа ее в пальцах, посмотрел на Эву. — Видимо, вам пора в кровать.
— Видимо, вы правы. Ведь, — она игриво улыбнулась, — вы всегда правы.
— Гм-м. Рад, что вы в конце концов признали это.
Она нервно рассмеялась. Герцог положил вишню на место. Потом он встал, высокий, мощный, элегантный в бархатном камзоле цвета индиго. Эве стало жарко. По спине побежали мурашки. «Что ты делаешь?» — закричал ее внутренний голос. Но она прекрасно знала, что делает, и в этот момент у нее не было никакого желания вновь вызывать в себе злость, которую безупречная учтивость Блэкхита изгнала из ее сердца.
Может, она и вправду зря противится? Что ж, тогда она будет смелой. Она отбросит свою злость, и будь что будет. Она не станет обращать внимания на зыбкое ощущение уязвимости, на опыт, зажмет в кулак собственную гордость, которая гневно протестует против этой слабости не только ее тела, но и разума. Да, она не станет обращать внимания на все это и просто… отдастся во власть чувств.
И она на самом деле начала прислушиваться к тому, что чувствовала. Нарастающая истома между ног… пощипывание в сосках… напрягшийся живот…
Он стоял прямо над ней. Эва ощущала жар его тела, он жег ее сквозь одежду.
Он положил руку ей на плечо.
Опасно красивую руку, наблюдение за которой так увлекало ее еще минуту назад.
Эва застыла, не смея даже пошевелиться, ее дыхание замедлилось и стало едва уловимым.
Она почувствовала тепло, которое разливалось по телу от лежащей у нее на плече властной руки. Пышные белые кружева нежно щекотали ей шею.
