Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
Тамара поднялась на площадку перед сто шестьдесят восьмой квартирой и сразу услышала жуткий визг. Это не был голос ее дочери, но не было сомнений в том, что за дверью происходит что-то страшное. Она стала стучать и звонить во все двери на площадке. Ей открыли, позвонили в милицию.
Когда дверь взломали, она увидела все отстраненно, как во сне. Голого Князева, которого скрутили милиционеры, голую визжащую девочку на кровати, залитой кровью. И наконец, свою дочь с ужасным, искаженным мукой, неживым лицом. Князеву бросили одежду и увели в наручниках. Девочку завернули в одеяло, и врач «Скорой помощи» понес ее в машину. Она ни на секунду не переставала кричать. Над Викторией другой врач склонился лишь на минуту. «Здесь все», – сказал он. Люди выходили, заходили, лишь Тамара стояла неподвижно, не сводя глаз с Виктории. Возможно, она ждала, когда та наконец придет в себя после обморока. Затем в комнате оказался эксперт. Тамара услышала: «Кровь не ее. На топоре та же кровь, что и на кровати. Ее не убили. Она умерла от обширного инсульта. Вероятно, пыталась убить его».
Тамара не помнила, как оказалась дома. Она бродила по квартире, касалась руками стен и выбиралась из паутины нереальности происходящего. Этого не было. Ей приснился кошмарный сон. Нужно просто собраться, найти Вику, убедиться в том, что ничего страшного не случилось. Она вышла в прихожую, наткнулась на собственный плащ, валяющийся на полу, сумку, туфли. О боже! Ей не приснилось. Мертвое лицо ее несчастной девочки, беспомощные руки с безжизненными тонкими пальцами, полные, еще теплые ноги, которые она, Тамара, сжимала до тех пор, пока ее не оттащили врачи. Тамара закричала, упала на пол, ей хотелось провалиться куда-то, перестать чувствовать, видеть, слышать. Ничего не получалось. Эти проклятые мозги, которые она никогда не умела отключать. Но что же делать? Как спастись? Она с трудом добралась до телефона, набрала номер и хрипло произнесла.
– Мне нужна сиделка. Диночка, я умираю, приезжай.
ГЛАВА 24
Сергею позвонил следователь, курировавший дело Князева, и сообщил, что тот в тюремной больнице. Узнав, при каких обстоятельствах его арестовали, Сергей сказал, что наверняка знает девушку, которая была с Князевым в квартире, а сейчас не может сказать, как ее зовут. Он приехал в психосоматику Склифосовского, увидел спящую после укола Наташку, зареванную, съежившуюся под больничным одеялом, и его сердце заныло от жалости. Везет как утопленнику. Или утопленнице. Наташка шевельнулась, открыла глаза и пробормотала что-то совершенно невнятное.
– А она дурой не стала? – спросил Сергей у врача. – То есть я хочу сказать, – полной дурой? У которой слюни текут?
– Это вряд ли. Девушка взрослая. Шок пройдет, и все наладится. Она, наверное, студентка?
– Вот что ей, по-моему, не грозит. Нет, она фотомодель.
– Хорошенькая. Вы дайте телефон ее родственников. Мы позвоним. Если завтра заговорит, послезавтра пусть забирают.
– У нее нет родственников. Я заберу. В милицию я тоже сам позвоню. Ее зовут Наталья Боброва. Семнадцать лет.
* * *
Дина с Топиком садились в белый «Мерседес», когда к дому на «Соколе» подъехал Сергей. Он посигналил, затем отогнал машину на стоянку и подошел к Дине.
– Далеко собрались?
– Мы домой. Здесь еще спать не на чем. И вообще. Мы устали. Хотим к себе. Ричард с Филиппом сегодня улетают в Санкт-Петербург. И я этому рада. Хорошего понемножку.
– Я провожу?
– Конечно. Мы давно не говорили с тобой не на ходу. Они проехали немного молча. Дина не выдержала первой.
– Что-то еще случилось?
– Виктория обнаружила Князева с Наташкой на одной хате. Ранила его топором, сама умерла от инсульта.
– Я знаю насчет Виктории. Ночью ездила к Тамаре.
– Как она?
– Думаю, справится. А с Наташкой-то что?
– Наташка в больнице – шоковое состояние. Дина, что будем делать с Князевым? Я у тебя, как у работодательницы, спрашиваю: мне долго его пасти?
– Что ты предлагаешь?
– Думаю, он, как безутешный вдовец, вполне может повеситься в тюремной больнице. И мы поставим на этом точку.
– Это неплохая мысль. Но ты разрешишь мне еще подумать? Одну ночь.
* * *
Она боялась, что утро наступит слишком быстро и что оно не наступит никогда. Ей трудно было разобраться в природе своих мучений. Мозг горел от гнева и желания мести, а сердце ныло. Она, конечно, не жалела Князева. Дерьмо, подонок, пусть исчезнет, как исчезли хорошие, дорогие люди. Как исчез самый дорогой… Нет, пусть исчезнет хуже, мучительней, успеет почувствовать настоящий страх и беспомощность. Но… Дина сомневалась в своем праве руководить выбором смерти. Даже не так. Она не сомневалась в том, что такого права нет ни у кого, кроме… Кроме того, кого нельзя просить ни о своей смерти, ни о чужой. Следует ли ей победить себя в эту ночь? Поставить, как сказал Сережа, точку?
Все-таки нет ей конца, этой ночи. Они явились к ней все, близкие, лишившие ее счастья прикосновений. Они были нежны, великодушны, о чем-то просили, почему-то плакали. Говорят, душа болит. Значит, Дина вся стала душой. Ей было больно дышать, лежать, думать, смотреть в темноту. Она зажгла настольную лампу, посмотрела на пузырек со снотворным. Какая жалость, сейчас это не поможет. А если бы на столике лежал большой шприц с морфием, как у Алисы? Дина преодолела бы искушение. Главная причина сладко сопела под боком. Когда Топик появился, Дина вновь почувствовала себя кормящей матерью, боялась пропустить поскуливание, всхлипывание, она купила пачку дешевых сигарет, чтобы хоть как-то успокаивать гудящие нервы. Выкурила от силы три. Остальные где-то есть. Дина тихонько встала, вышла в кухню, пошарила в шкафчике. Есть. Она вскипятила воду, приготовила жгуче-крепкий кофе, сделала первый глоток и затянулась сигаретой. Не бог весть что, но чуть-чуть легче.
Жизнь. Смерть. Кто знает, может, между ними не такая уж большая разница. Ответ у каждого впереди. Дина смотрела на свою тонкую руку, лежавшую на столе ладонью кверху. Жизнь – это всего лишь голубая ниточка пульса. Она вынула изо рта горящую сигарету и прижала ее к нежной, вздрагивающей вене. Пусть не будет такой нежной и беспомощной эта ее жизнь. Боль была очень сильной, но Дина терпела ее до тех пор, пока не заметила, что сигарета погасла.
Она поставила точку в этом испытании. Она его прошла.
* * *
Похороны Алисы были грандиозным, скорбным, искренним и все-таки театрализованным представлением. Актеры, режиссеры, масса телекамер и фотоаппаратов. И она, спокойная, прекрасная даже в смерти, скрывающая свою загадку. Официальной причиной кончины был назван рак. Портрет, сделанный Сергеем ко дню ее рождения, висел на стене во время панихиды в Доме кино. Затем на кладбище – у ее изголовья. Виктор Голдовский портрета не заметил. Он вообще ничего и никого не видел. Кроме лица, которое сейчас навсегда у него отберут. Но что же ему делать с его неутолимой любовью? Он положил руку на холодный лоб Алисы и сказал, не разжимая губ:
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
