Мы горестно помолчали, думая про малоразвитость молодого поколения. В подобном случае автор одного древнеегипетского папируса объяснял ситуацию тем, что детей нынче мало бьют гиппопо-тамовой плетью. Так что проблемы наши не слишком новы.
Следующее открытие сделала я. На полях одного из моих листов я обнаружила нечто загадочное. Выглядело оно примерно так:
«13.10 — 1 б.
14.10 — 1 б.
15.10–29 б.!
17.10 — 1 б.»
Не буду продолжать довольно длинный столбец. Остальные записи были весьма схожи с этими. Да, и, помимо «15.10–29 б.!», имелась еще одна выделяющаяся строчка: «15.11 — 2 б. Ш.!!!»
Три пары глаз внимательно уставились на подозрительный шифр. Первой опомнилась Настя:
— Знаете, девчонки, не хочу вас пугать, но он явно ругается. Все «б., б., б.», а потом даже «ш.». Не просто ругается, а очень грубо.
— А можно ругаться нежно? — удивилась я.
— Ты как дитя!.. — произнесла вместо ответа моя подруга, и я решила обойтись без дальнейших уточнений.
— Не думаю, что он ругается, — возразила Маша. — Во-первых, слишком методично. Что ни день, то «б.».
— В ноябре и декабре реже, — уточнила я.
— Все равно. Кто будет ругаться с сокращениями? Одно дело — в печатном издании, а другое — в записях для себя.
Настя покачала головой:
— Не для себя, а для Кати. А по ней видно, что если ругаться без сокращения, так она, наверное, сразу в обморок упадет.
— А вот и нет! — отрезала я. — Слыхала я и не такое.
— Где?
Я гордо сообщила:
— А здесь, в этой квартире!
Девчонки озадаченно помолчали, потом Настя неуверенно произнесла:
— Это твою маму что, подростки в кино научили? Дети «Рассвета»?
— Ну еще чего! — возмутилась я. — То есть они, может быть, и научили, но дома она таких слов не употребляет. Это соседи сверху. Там живет совершенно потрясающее семейство.
— Они стучат! — тоном обвинителя на суде констатировала Настя. — Сутра до вечера. Я поражаюсь, как ты это терпишь.
— Приходится. Там живет такой тип, он, когда трезвый, обивает квартиру реечками. Не знаю, что будет делать, когда закончит. Наверное, отдерет и начнет сначала. А если пьяный, то ругается. Очень громко. И оригинально. Пополняет мой лексикон. Думаю, при случае я сумела бы поразить любого мужчину.
— Тебе надо пользоваться этим со студентами. Хоть чем-то их развлечешь.
— Обойдутся без развлечений. Но я согласна с Машей — эти «б.» не похожи на ругань. Может, это записки сутенера? Ну, сколько его подчиненных такого-то числа вышли на промысел. А листочек с долларами — подсчет прибыли.
— Работниц мало, а прибыли много, — заметила Маша.
— Ну и что. Ты же не знаешь, какой квалификации у него работницы. Может, самой высокой.
— А какого-то там числа неожиданно налетели аж двадцать девять «б.», — вставила Настя. — И где они до этого пропадали?
— У другого сутенера. А потом обратно к нему вернулись, потому что наш сутенер очень скупой. Слишком много денег себе забирает, а работницам оставляет гроши.
— Пусть так. Ну и чего этому скупому сутенеру от тебя надо? Нанять, что ли?
Я приосанилась:
— А что? Ты же видишь, у него штат маленький, зато высокопрофессиональный. Наконец-то обогащусь! А то с этими инопланетянами совсем забыла о необходимости поправить свое материальное положение. На каком способе обогащения я остановилась?
— Проституция, кажется, уже была, — задумалась Маша, а Настя взглянула на меня с нескрываемой жалостью:
— Даже если оставить в стороне вопрос о твоем профессионализме… Ты посмотри на себя со стороны! Подкладка на пальто протерлась…
— А может, сутенер не видел, каково мое пальто внутри? — прервала я подругу.
Она с удивительной для нее покорностью согласилась:
— Пусть так, а возраст куда денешь? Сейчас для проституции самым лучшим считается четырнадцать-шестнадцать лет. А ты в эти годы наверняка еще и не подозревала, откуда берутся дети.
Я, разумеется, привычно пыталась возражать, утверждая, что для занятия проституцией вовсе не обязательно знать, откуда берутся дети, если не знаешь, так только лучше, ибо не будешь ничего опасаться, а потом вдруг решила — зачем спорить? Прошлого не вернешь, и мне давно не четырнадцать. Даже, к сожалению, не шестнадцать. И проституцией я вроде бы заниматься не хочу. В результате на сутенере мы поставили крест.
— Таким образом, — вздохнула Настя, — мы пришли к тому, с чего начинали. Это Леша.
Подобный вывод меня ошеломил.
— Почему? — взвыла я.
— Во-первых, ты обратила внимание на вчерашние звонки? Стоило тебе поговорить с Лешей, как сразу прорезался инопланетянин. Потому что Леша сообщил ему, что ты дома. И это в который раз!
— Просто все звонят мне после моего возвращения из театра, — заметила я. — То есть они, может, звонят и до возвращения, но не застают меня дома. Очень просто.
— Оправдывай его, оправдывай! Дело твое. Только не пеняй потом, если…
Что мне пророчит Настя, я так и не узнала, ибо в тот момент неожиданно раздался телефонный звонок.
Мы вздрогнули.
«Инопланетяне!» — пронеслось у меня в голове.
Я заметалась по квартире в поисках вопросника. Где он, черт побери? Кешка съел? Я сидела за столом и писала, потом сунула его… в стол? На стол? В кучу на полу? Если в кучу, то пиши пропало. Я как-то не сообразила, что, в конце концов, основные вопросы я помню наизусть. В мозгу стучало одно — нельзя беседовать с инопланетянами без вопросника, а то они похитят мой холодильник! Могла ли я это допустить?
Телефон все трезвонил.
— Да подними же трубку! — нервно советовала Настя.
— Тебе легко советовать, — отрезала я. — А я, как всегда, потеряла список вопросов.
— В сумке!
Ах, точно! Вот он! Я хватаю трубку и быстро зачитываю:
— Да? Кто вы? Чего вы от меня хотите?
И в ответ, к своему удивлению, слышу невнятное бормотание, в котором отчетливо разбираю лишь свое имя. Да что же это такое? Настоящие инопланетяне, не знающие человеческого языка? Горячо, горячо… со мной говорят по-английски! Более того — говорят на русском английском. Это Ники!
Я тоже перехожу на русский английский:
— Как я рада! Вы где? Здесь или там?
— Здесь, здесь, — бодро кричит Ники. — На самолете. Из Берлина в Токио.
— А здесь вы почему? — не поняла я.
— Такой билет. Специально. Сейчас прилетел. Вещи в аэропорту. Вечером с вами Киров-балет. Потом такси до самолета. Сразу в Токио. Успеваю.
