— Какое несчастье! — выговорил Фахим, едва сдерживаясь, чтобы не прыснуть со смеху.
— Господь смилостивится над нами, — изрек Гериос неожиданно певучим голосом.
— Я должен был уехать сегодня утром, есть корабль, который идет в Латакию. Но теперь я в сомнении.
— Вы правы, спешить не стоит.
— Да, не стоит, — в раздумье протянул Селим. — Но погода вот-вот испортится, один Бог знает, когда я смогу найти другое судно.
И он, понурив голову, отправился своей дорогой, а Фахим между тем что было сил сжимал руки своих друзей:
— Держите меня, не то я начну хохотать прежде, чем он уберется!
Затем он встал.
— Не знаю, каковы ваши намерения, но я отправляюсь на этом судне, что уходит нынче утром. После того, что этот человек нам сейчас сказал и какую рожу скорчил, когда произнес слово «амнистия», у меня сомнений не осталось. Я доберусь до Латакии, пережду там день-другой, чтобы убедиться, вправду ли в Горном крае добрые новости, да и поспешу по той дороге, что ведет в мое селение. Думаю, что и вам надо поступить так же. У меня там есть друг, живет высоко в горах, он с радостью примет нас всех троих у себя!
Гериос более не колебался:
— Мы едем с тобой.
Перед его глазами в эту минуту сияли лицо Ламии и солнце родного селения. К тому же не исключено, что он боялся остаться на зиму в Фамагусте без своего товарища по развлечениям. Таниос испытывал более сложные чувства. Но ему, в его восемнадцать лет, не дано было принять окончательное решение.
Итак, они условились через час встретиться на пристани. Фахим обеспечит им места на корабле, а его друзья тем временем сбегают на постоялый двор, чтобы забрать свои вещи и рассчитаться с хозяином.
Скарба у них всего-то и было, что по легкому узелку на каждого, а оставшиеся деньги Гериос разделил пополам.
— Если я утону… — сказал он.
Однако грустным он не выглядел. И они направились к порту.
Не сделали и двадцати шагов, как Таниос встрепенулся, притворяясь, будто что-то забыл.
— Мне нужно на минутку сбегать в нашу комнату. Ты иди, я догоню.
Гериос открыл было рот, чтобы запротестовать, но парня уже и след простыл. Тогда он не спеша продолжил свой путь, по временам оборачиваясь назад.
Таниос взбежал по лестнице, перемахивая через две ступени, миновал четвертый этаж, запыхавшись, остановился на шестом и постучал в дверь. Два кратких удара, потом еще два. Одна из дверей отворилась. Но не та, не дверь Тамар. Чужие глаза уставились на него. И все-таки он постучал снова. Потом приложил ухо к прохладному дереву. Ни единого звука. Прильнул глазом к замочной скважине. Ни тени движения. С лестницы, их лестницы, он спускался медленно, волоча ноги от ступеньки к ступеньке, еще надеясь встретить здесь свою подругу.
Во дворе караван-сарая, возле лавчонок, в толпе покупателей он продолжал искать ее глазами. И на улице тоже. Но в то утро Тамар предпочла отсутствовать.
Таниос еще плелся нога за ногу, позабыв о времени, когда из гавани донесся вой сирены. Он бросился бежать. Ветер сорвал с него платок, которым он обматывал голову, пряча свои волосы юного старика. Он на лету поймал его, зажал в руке, говоря себе: после намотаю, потом, на корабле.
Перед сходнями Гериос с Фахимом, нетерпеливо переминаясь, махали ему. Селим тоже был там, в нескольких шагах от них, по-видимому, он таки решился ехать.
Пассажиры уже поднимались на судно. Там топталась толпа носильщиков, ворочая, иногда вдвоем или втроем, тяжеленные, опоясанные железными обручами сундуки.
Когда на борт второпях поднялись Фахим и Гериос, последний издали указал турецкому таможеннику на Таниоса и на его имя, проставленное в билете, чтобы юноше позволили последовать за ними, так как их успели отделить от него добрых два десятка новых пассажиров.
Едва лишь Гериос и Фахим успели взойти на борт судна, погрузка была прервана появлением целой шумной оравы. Прибыл богатый торговец, он примчался чуть ли не бегом, окруженный тучей слуг, которым походя раздавал распоряжения и сыпал бранью. Таможенник приказал остальным путешественникам расступиться.
Он обменялся с вновь прибывшим долгим поцелуем, они пошептались, потом оба принялись оглядывать окружавшую их толпу одинаково недоверчивым и презрительным взглядом. Казалось, их что-то забавляет. А между тем в сборище храбрых пассажиров, заранее обеспокоенных тем, как поведет себя ноябрьское море, не было ничего особенно комичного; если что и могло показаться смешным, так только соседство этого купца, который был пузатее, чем самый толстый из его кулей, и таможенника, маленького человечка, хрупкого и угловатого, с усами, загнутыми аж до ушей, и в громадном колпаке с пером. Но потешаться над этой парочкой никто из присутствующих не рискнул бы.
Остальным пассажирам пришлось ждать, пока торговец со всей свитой проследует по сходням, и лишь потом они смогли снова направить туда свои скромные стопы.
Когда пришел черед Таниоса, таможенник знаком велел ему еще подождать. Юноша решил, что тут дело в его юном возрасте, и стал пропускать вперед людей зрелых лет, оказавшихся позади него. Всех до последнего. Но таможенник снова преградил ему дорогу:
— Я тебе приказал ждать, вот и жди! Тебе сколько лет?
— Восемнадцать.
Сзади напирали носильщики, и Таниос посторонился. Гериос и Фахим кричали ему с корабля, чтобы поторапливался, а он махал им в ответ, жестами объясняя, что ничего сделать не может, и скромно показывал на таможенника.
Вдруг Таниос увидел, что сходни убирают. У него вырвался крик, но турок преспокойно заявил:
— Поплывешь на следующем корабле.
Фахим с Гериосом жестикулировали что есть мочи, и молодой человек, указывая на них пальцем, на своем сомнительном турецком пытался объяснить, что там, на судне, его отец, что ему нет никакого смысла оставаться на суше. Таможенник не отвечал, он подозвал одного из своих людей, шепнул ему пару слов на ухо, и тот объяснил растерянному жалобщику по-арабски:
— Его благородие говорит, что если ты не перестанешь дерзить, тебя отлупят и посадят в тюрьму за оскорбление офицера армии султана. Зато если будешь послушным, ты свободно уедешь на следующем корабле и к тому же его благородие угостит тебя кофием у себя в кабинете.
Его благородие подтвердил это обещание улыбкой. Выбора у Таниоса оставалось куда как мало: сходни уже убрали. Ошеломленным Гериосу и Фахиму он послал последний прощальный жест, долженствующий означать «Увидимся позже!». Потом поплелся за отвратительным усатым недоростком, который приказал ему следовать за ним.
Дорогой он несколько раз останавливался, раздавал указания, осматривал ящики и тюки, выслушивал просьбы. Таниос то и дело оглядывался на корабль, смотрел, как он медленно удаляется, распустив паруса. Он еще раз махнул путешественникам рукой, но не знал, видят они его или уже нет.
