— Я бы ушла с ним насовсем, — сказала Фрида.
— Ради любви, которая, как ты сама говорила, не была любовью? Нет, это не решение. Тот, другой, пришел издалека, и пришел именно сюда, — это не могло быть случайностью. В записках, которые ты мне показала, были слова, я хоть и бегло все просмотрел, заметил: «последняя станция».
— Это же невозможно.
К. кивнул:
— Наверное, как раз поэтому он и сделал такую попытку.
— Послушай, — сказала Фрида, — послушай, послушай... Ах, если бы ты только понял! Было бы совсем просто.
— Да, — кивнул К. — А так все очень сложно.
— Ну, ладно. Сложно так сложно. Мне надо еще кое-что сделать. Тебе сейчас нужно...
— Мне ничего не нужно, — запротестовал К.
— Но я должна...
— Ты ничего не должна.
Но Фрида все-таки пошла к двери.
— Скажи, ты вообще спишь когда-нибудь? — окликнул ее К.
— У меня еще будет достаточно времени для сна.
— Верно. Однажды у всех будет достаточно времени для сна. Не уходи, ведь в тот час не хочется оставаться в одиночестве. На пути туда.
— Не могу слышать, когда ты так говоришь! Конечно, принято считать, что некоторые люди знают, когда умрут, даже если никто, кроме них самих, не замечает признаков их близкой смерти, но ты-то просто кокетничаешь. Ты кокетничаешь, как избалованная девчонка.
— Может, и так, — сказал К. таким усталым голосом, что Фрида, уже стоявшая в дверях, сделала шаг назад.
— А если бы я попросила: откажись от этой бессмысленной затеи, от попыток проникнуть в Замок? Если бы я попросила: останься здесь, — ты остался бы?
К. долго молчал, прежде чем ответить.
— Нет, — сказал он. И мысленным взором снова увидел пустое небо.
Фрида вернулась, когда К. уже потерял надежду на ее возвращение. Но куда подевалась ее прямая осанка? Фрида понуро горбилась и едва волочила ноги. Теплый платок, который она, уходя, накинула на плечи, сполз на пол, Фрида устало опустилась на край кровати.
— Ушли наконец, — сказала она. — Хозяин насилу выставил за дверь весь этот сброд. Но теперь они ушли.
— Поэтому и тихо стало, — сказал К. — Я, наверное, задремал, — только сейчас заметил, какая стоит тишина. Нынешний день очень долго тянется. — К. отодвинулся к стене, освобождая место для Фриды. — Приляг.
Фрида была до того усталой, что не стала возражать.
— Может, погасить свет? — спросила она, но сама уже легла.
— Я погашу, — К. поднялся, зажег свечу на столике и выключил электрическую лампочку под потолком. Потом присел на краешке кровати.
— Ты сможешь уснуть? — спросил он.
— Не знаю. Давай поговорим, может быть, уснуть будет легче.
К. спросил, о чем она хочет поговорить. Фриде ничего не пришло в голову, она попросила К. рассказать какую-нибудь историю, ведь у него это так хорошо получается. К. спросил, о чем ей хочется послушать.
— О чем угодно, — сказала Фрида и придвинулась вплотную к стене. К. остался сидеть на краю кровати. Великим рассказчиком историй его нельзя считать, сказал он, большинство историй интересны, когда их рассказываешь по определенному поводу.
— А ночь? — сказала Фрида. — Ночь — прекрасный повод рассказывать истории. Может быть, расскажешь что-нибудь из прочитанного? — Потом Фрида спросила, не хочет ли он тоже лечь. И еще плотнее прижалась к стене. Осторожно вытянувшись рядом с Фридой, К. лежал и молча глядел на потолок, где слабо мерцал дрожащий отблеск свечи. Наконец Фрида спросила, всерьез ли он сказал, что скоро умрет. Желая успокоить ее, К. ответил, что говорил не всерьез, что все было пустой болтовней, но именно при этих словах Фрида, почти задремавшая, разом пробудилась.
— Вот этому я поверю в последнюю очередь! Мне ли тебя не знать! Я давно уже заподозрила, у тебя есть что-то на уме!
К. рассмеялся:
— Основания для подозрений — они не во мне, а в Деревне, ведь здесь всякого чужого человека подозревают, так сказать, из принципа. А что касается меня, то на протяжении всей жизни у меня были сложности не столько из-за того, что у людей было что-то на уме, сколько из-за того, что на уме у них ровным счетом ничего не было, а если и было, то что-то очень смутное. Когда на уме что-то есть, это гораздо менее подозрительно, гораздо хуже, когда вообще ничего нет. Я, конечно не имею в виду, нечестных намерений... Неужели ты подозреваешь меня в нечестности?
— Почему бы и нет? — сказала Фрида. — На самом деле я же ничего о тебе не знаю. Да с тобой ведь даже мелочей нельзя знать наверняка. А уж намерения твои и подавно всегда оставались неясными. Вот и начинаешь строить всякие предположения, потому что чувствуешь, что-то у тебя на уме есть.
— В таком случае ты и к Замку должна относиться с недоверием.
Фрида испуганно вздрогнула и села.
— С какой стати? У Замка намерения ясные, если не в деталях, то в целом.
— И что же это за намерения?
— Очень простые. Наше общее благо.
— И как же его достичь, как устроить это общее благо? Вот, безусловно, самый главный вопрос. Однако он остается без ответа, а значит, Замок вынашивает неясные намерения, не говоря уже о том, что Замок вообще благосклонен ко всем, просто, без всяких намерений.
Минуту назад Фрида, поддавшись усталости, отодвинулась от стены и легла удобнее, но теперь снова сжалась в комок.
— Просто невозможно говорить с тобой о Замке! Ты все мараешь грязью.
— Ах, если бы ты могла меня понять...
— С каких пор это имеет для тебя значение?
— Для меня это всегда имело значение. Каждому человеку нужно быть понятым. Хорошо, не будем о Замке, Деревне и ее жителях. Мне очень жаль, что я завел о них разговор. — К. посмотрел на свечу. Пока она еще не догорела, подумал он, а что потом? Ночь простерлась перед ним, бескрайняя ночь, и с каждым вздохом утро, казалось, отдаляется все дальше и дальше. Но не ночь — утро имело значение. Утро, его он должен выиграть. Важно было только одно — выиграть утро. — Я когда-то прочитал одну историю, — снова заговорил К. — Но так и не понял ее. Несколько недель я думал только об этой истории, просто не мог отделаться, выбросить ее из головы. Эта история — абсурдная притча.
— Может быть, как раз поэтому она и занимала тебя так сильно. Потому что абсурдная, — сказала Фрида. Она уже успокоилась и не прижималась к стене. — Абсурд — это твое.
— В ней рассказывается об одном полководце. Он хотел победить в войне, и вот, пришел за советом к мудрецу. А мудрец втянул его в беседу о том, почему дважды два лишь в очень редких случаях равняется четырем, и не просто в редких случаях, а при чрезвычайных обстоятельствах. Жизнь опровергает логику, поэтому невозможно судить о чем бы то ни было. Естественно, полководец, этот простодушный малый, не понимает мудреца, они беседуют, но словно не слышат друг друга. В конце концов, желая объяснить то, что не имеет объяснения, мудрец рассказывает полководцу историю про один город. Город этот стоял среди пустынь и назывался Ламенция. Улицы в нем из песка, и дома построены из песка, кругом песок...
