Ли и Джулиан взглянули на Люси, и Кристин разочарованно спросила:
– Ты не хочешь ехать с нами в Эгину? Это было важно для твоей матери.
Люси с сомнением взглянула на Ли.
– Разве я не говорил тебе, старушка, что молодым не интересны наши разговоры? – сказал Джулиан.
– Много раз, Джулиан, – вздохнула Кристин. – И все же…
– Я остаюсь с Люси, – заявила Ли. – Для того, чтобы ехать на пароме в Эгину, сегодня слишком жарко.
– Да нет, пожалуйста, езжай, Ли. Я сама справлюсь, – запротестовала Люси.
– Черт возьми! Мне нужно вздремнуть, – проворчала Ли. – Положи меня где-нибудь под деревом, пока будешь заниматься своими исследованиями.
Люси подождала, пока Ли оплатит счет, чувствуя себя как человек, преследуемый надоедливым поклонником, постоянно слоняющимся где-то поблизости, игнорируя все знаки, ясно говорящие: «Да убирайтесь же, оставьте меня в одиночестве!» Они одновременно встали из-за стола. Люси шла медленно, приноравливаясь к шагу Ли. Проходя по Плаке, та обменялась любезностями с владельцами магазинов, сидящими на крылечках своих заведений, витрины которых были увешаны сумочками и кожаными сандалиями, но вскоре погрузилась в молчание. Ли казалась уставшей, и Люси подумала, что утро, проведенное в библиотеке в поисках работ Китти, тяжело сказалось на ней.
Ли отвела свою спутницу на старую агору, где они решили передохнуть. Внутри территории, больше похожей на парк, Ли растянулась в тени, а Люси уселась рядом на полуобвалившуюся стену. Она вытащила фотокопию дневника. На этом заросшем лугу было так мирно, что, казалось, они очутились на дикой природе. Вокруг густо росли сосны, а над головой порхали, воркуя, голуби. Ли быстро заснула; ее полупрозрачные летние брюки задрались, обнажив ноги в сандалиях, похожие на плохо подкованные копыта усталой, заезженной лошади.
«15 июля 1797 года
И дня не проходит, чтобы мы не посетили какой-нибудь памятник античности, руины которого находятся в самых неподходящих местах. На них сплошь и рядом можно набрести на каком-нибудь лугу или на заброшенной улочке; различные фрагменты античных статуй здесь постоянно выкапывают при закладке фундаментов новых зданий.
Как и Джакомо, меня интересовали греческие храмы, так что мы оба были удивлены и довольны, когда синьор Дженнаро попросил нас присоединиться к нему в его миссии на Акрополе.
Я рада, что отца нет со мной, что он не увидел свой возлюбленный Парфенон. Куда бы мы ни посмотрели, везде следы разрушения. Маленькая магометанская часовня была выстроена при входе в старый храм, а мечеть возвышалась над руинами. Синьор Папаутсис сказал, что христиане превратили Парфенон в церковь; венецианцы частично подорвали его, когда обстреливали Венецию; а теперь турки превратили его в военный гарнизон. Мы застыли, потрясенные. Вот так ужас! Большинство статуй Парфенона исчезли или сломаны, дверь мечети изгрызли какие-то животные, возможно крысы. Внутри Эрехтейона паслись козы, а пол его был завален ядрами. Внизу, на утесе, стояла батарея весьма захудалого вида пушек.
Мы нашли внутри руин плохо ухоженный садик – маленькую грядку низеньких бобов и увядший кустик томата. Под желтеющим виноградом, в единственном пятне тени, сидел военный губернатор, покуривая изогнутую трубку, деревянная основа которой была украшена какими-то желтыми камушками. Он угостил нас водянистым чаем, отдал пирожные своим замурзанным детям и выпил все вино синьора Дженнаро, не произнеся ни слова.
Все это выглядело чрезвычайно удручающе. Джакомо извинился за беспокойство и спросил, нельзя ли нам тут осмотреться. Мы пошли дальше, оглядываясь по сторонам. Безжизненные глаза кариатид, поддерживающих крышу Эрехтейона, равнодушно смотрели на оливковые рощи и пшеничные поля, мирно шуршащие на ветру.
– Они несут тяжелое бремя, – сказала я.
– Но кариатиды выполняют свой долг, Желанная. Разве не это завещал нам делать твой любимый Сенека?
– Да, меня учили приносить себя в жертву. – И тут я вспомнила, что не выполнила последнее желание отца и оставила Френсиса. – Джакомо?
– Что такое, Желанный Философ?
– От Эме что-нибудь слышно? Когда она ждет тебя в Константинополе? Ничего не известно?
Он повернулся, посмотрел мне в глаза и медленно покачал головой.
– Я боюсь, как бы чего-нибудь не случилось.
– У меня есть другая версия, милая моя. А что, если судьба просто дает нам шанс насладиться Друг другом, вдали от хлопот мира? Доменико попросил меня навестить загородную усадьбу его друга рядом с Суньоном. Мне было бы грустно ехать без тебя.
Казанова видел, что я польщена, и шепотом попросил отвести его в тот маленький грот, где у меня было видение. Я повела Джакомо через виноградники по северо-западной части Акрополя. Как обычно, от одного только его присутствия рядом меня захлестывала радость. Хотя мы всегда должны чтить тех, кто взрастил нас, но самую большую благодарность мы испытываем к тем, кто принимает нас и любит такими, какие мы есть.
Сегодня на кромке грота не было тарелок с подношениями, но Эгейское море, расстилающееся за глинобитными хижинами, было так же красиво, как и раньше.
– Джакомо, – сказала я, – я подумала о твоем предложении.
– Ты имеешь в виду то, что я сказал о наслаждении друг другом?
– Да. – Я подошла ближе к нему и вдохнула нежный аромат розовой воды. – Я согласна.
– А ты как следует все взвесила и обдумала, Желанный мой Философ? – Джакомо засмеялся, мягко отстранив меня. Я положила ладонь на его щеку.
– Не дразни меня, Джакомо.
– О, милая моя!
Он издал приглушенный стон, притянул меня ближе, и мы начали покрывать друг друга поцелуями; мои губы и щеки стали мокрыми, как мне показалось, из-за слез. Я отошла от Джакомо, чтобы взглянуть ему в лицо, и только в этот момент заметила темное облако, подобно шерстяной женской юбке раскинувшееся по небу. Прогремел удар грома, и пошел дождь, порывами ветра бросая нам в лицо пригоршни воды. Мы прекратили целоваться и поспешили в укрытие.
Главный Вопрос Дня: Почему я никогда раньше не замечала мужской красоты?
Выученный Урок: Я слишком боялась силы мужчин, чтобы видеть их. Но сегодня, когда я пишу эти строки, то наслаждаюсь мужской грацией. Сильные линии их шей, мощных или стройных; утонченность выбритых щек; красивая, чувственная линия между ухом и ключицей. Да, я потрясена противоположным полом, лысые ли они или густоволосые, пожилые или сияющие молодостью, их прекрасно оформленными лодыжками и запястьями, длинными, гибкими руками, их бедрами, мощью торсов, столь целеустремленно двигающихся к тому, к чему их влечет.
Сегодня даже Манолис со своим вышитым платком или пастухи, проходящие мимо нас по улицам, с их голыми икрами и сандалиями, казались мне красивыми».
Люси в изумлении задержала дыхание. Записи Желанной была самым захватывающим из всего, что она когда-либо читала. Но ее сосредоточенность внезапно нарушили низкие скорбные крики. Они проникли сквозь воркование голубей в ветвях сосен наверху. Что это? Какое-то животное? Звук нарастал. Люси тихо поднялась, чтобы не разбудить Ли, и направилась к храму Тесея, мраморные колонны которого были видны сквозь деревья. На маленьком участке между деревьями копался в земле темноволосый человек.
