Видавший виды «пегасо», набирая скорость, катил по булыжной мостовой, распугивая пешеходов громадой корпуса и могучим гудком. Женщины поспешно оттаскивали в сторону детей и тяжелые корзины: здесь, как и в Африке, люди предпочитали ходить не по тротуарам.
Перед глазами, проносясь мимо, мелькали странные слова — слова, никак не связанные с образами:
Фрагменты, фрагменты… Среди безучастных лиц, что задерживались, отвлекшись от дел насущных, в нескольких футах за окнами. Чей-то плевок растекался коричневым соком вниз по стеклу рядом с Сашей. Никто и внимания не обратил. К тому времени автобус внезапно вырвался на белый простор одной из площадей; водитель, сгорбившись и растопырив локти, отпустил сцепление, взревели цилиндры, народ на остановке синхронно приподнялся было с каменной скамьи — и медленно осел снова: это они туристический автобус с муниципальным перепутали. Смотрите-ка, женщины на реке стирают — прямо как в «National Geographic». Окна, вибрируя, самопроизвольно опускались вниз, смеша пассажиров. Две-три пепельницы вывалились из спинок кресел: туда им и дорога!
На окраине города замаячили лачуги скваттеров — живописные оползни из жести, картона и дерюги. Миссис Каткарт характерно прищелкнула языком. Индейцев-то, индейцев сколько! Саша обернулась и одарила спутников широкой улыбкой: видали, вон индианка пошла — в шляпе-котелке! И еще одна, и еще!
Вайолет Хоппер закурила.
— Глядите в оба, тут мартышки водятся, — посоветовал доктор Норт.
Туристы завертели головами на манер игуаны, высматривая, не мелькнет ли где серая тень.
За следующим поворотом показалась бальсовая[78]рощица. Вереница индейцев орудовала мотыгами под стать рабам-илотам. Вот, значит, откуда берется бальса? А сейчас для чего она используется? Автобус повернул снова, и еще раз, и еще. Легкое, шелковистое марево струилось в оврагах сквозь колосящуюся траву, растекалось по дороге, точно пары над сухим льдом либо туманные скульптуры. Водитель выругался, сбавил скорость, громко засигналил. Кто-то указал пальцем вверх, в ясный солнечный свет: шотландские сосны и разнообразные зерновые стеганым одеялом одевали вершины гор. Зазвучали подобающие случаю эпитеты: «потрясающе», «умопомрачительно», «великолепно».
— Мы едем кружным путем, — сообщил Джеральд. — От города до экватора всего-то пятнадцать миль.
— Да здесь прямо музей деревьев и посевов, — откликнулся Норт. — Можно откинуться в кресле и наслаждаться видами.
— Угу, — отозвался Дуг с той же интонацией, с какой разговаривал по телефону. — Угу, такое непременно надо своими глазами увидеть!
Вообще-то смотрел он не «своими глазами», а в бинокль. Кэддок перебрался назад — заснять тающий вдалеке вид.
Филип Норт указал Каткарту на очередную плантацию:
— Думается мне, ваши таблетки ровнехонько отсюда!
— Что? Где?
— Это хинные деревья.
— А, добрый старый хинин! И кто бы мог подумать!
Согруппники уже попривыкли друг к другу, однако, по существу, не сблизились: разговаривали отрывочными «выплесками», ограничивались главным образом комментариями — роняли их, точно карты на стол. Слушая краем уха, собеседник обычно кивал в ответ — и дрейфовал по касательной, делился познаниями, рассказывал какой-нибудь только что пришедший в голову анекдот, совершенно неуместный, зато — из собственного опыта; своего рода заготовка-противовес. Так беседуют промеж себя кочевники.
Что-то навело Дуга на мысль о гвоздике.
Да, конечно; он на днях по телевизору видел документашку про гвоздику. Крайне интересно. Гвоздика растет в Занзибаре. Минуточку… или в Танзании? Ну, не суть важно; где-то в Африке. Такое странноватое дерево. Гвоздику собирают вручную и высушивают прямо на дорожках. Вроде бы это целая индустрия с мультимиллионным оборотом.
До Норта со всех сторон доносились комментарии. Краткие, обрывочные замечания:
— Да это же…
— Гляньте-ка на…
И снова Дуг, болтает себе по-эквадорски:
— Один мой хороший приятель в Мельбурне…
Норт кивнул.
Автобус сбавил скорость и притормозил у шлагбаума, раскрашенного на манер стойки ворот. Карабинер в шинели заглянул в автобус, заговорил с водителем. И остался ждать у двери, веточкой ковыряя в зубах и строя рожи одна другой краше.
Не оборачиваясь, водитель прокричал пассажирам что-то по-испански.
Джеральд прошел к нему и, театрально жестикулируя, обрушил на водителя лавину вопросов. Тот лишь пожал плечами.
Сдвинув очки обратно на нос, Джеральд перевел:
— Бакшиша требует. Не водитель, нет, а вон тот его очаровательный друг. Я практически уверен, никакого права у него нет.
— Ну разумеется, нет!
— Какая разница! Мы ж не обеднеем, — промолвил Борелли, обращаясь к задним рядам.
Автобус захлестнуло раздражение. Все равно как усталость на пустой желудок.
— Не в том дело. Это вопрос принципа!
— Вот из-за таких, как вы, улицы кишмя кишат нищими и такого рода негодяями, — обрушилась на него Гвен с неожиданной озлобленностью. — Вы их поощряете!
— Терпеть не могу вымогательства!
— Точно! Ничего ему не дадим!
— Скажите ему: нет!
— Тогда я очень сомневаюсь, что мы проедем дальше, — напрямую сообщил Борелли. — Здесь это, я так понимаю, неоспоримая данность, местный обычай.
Водитель оперся локтями о руль, обсуждение полностью игнорируя. Джеральд задал еще вопрос.
— Он говорит, двадцать сукре.[79]Это сколько ж получается? По два с носа. Идет?
— Похоже, выбора у нас нет.
— Точно так же и в прошлый мой приезд было. — Шейла улыбнулась Гэрри. — У меня есть мелочь, если вам нужно.
Но Гэрри все возмущался.
— Все они тут — вор на воре, мошенник на мошеннике. Неудивительно, что страна летит в тартарары!
Через несколько ярдов автобус остановился.
Дуг потер руки и огляделся.
— До чего приятно ноги размять!
Каменные скамейки, киоски… Целые семьи расселись на земле на хлопчатобумажных ковриках. Излюбленное место для пикника!
— А зачем тогда ограда из колючей проволоки и все такое? — спросила Саша.
