— Парня, в которого стреляли.
— Баланс. Черри Баланс.
— Черри? Ты хочешь сказать — Джерри? Или все — таки Черри?
— Черри Баланс.
— И он друг Монтгомери?
— Да, друг Монтгомери, Черри.
— Гм…
— Не думаю, что пуля попала в печень. Смотри, под каким углом она вошла. Похоже, по восходящей траектории. Наверное, пробила ребро или отскочила.
— Быть может, отскочила и убила какую-нибудь женщину в сторонке?
— Или Уолтера Бреннана…
— Нет, какую-нибудь дамочку в сторонке, которую трахал Говард Хоукс.
У женщин хорошая память. Разве им это не известно? Эти девчонки из салуна запомнят Черри…
— Знаешь, Лиф, мы должны написать книжку. «Кино глазами судмедэксперта».
— Фильмы «нуар» тяжело смотреть. Они слишком мрачные. И одежда на всех сидит мешком.
— Я возьмусь за «Спартака».
Анил рассказала Лиф, что в шри-ланкийских кинотеатрах после впечатляющей сцены — музыкального номера или сногсшибательной драки — толпа кричит «Повтори!», «Повтори!», пока администратор или оператор не выполнят их требование. Теперь на маленьком экране во дворе Лиф они прокручивали пленку то назад, то вперед, пока им не удавалось разобраться во всех деталях действия.
Больше всего они бились над фильмом «В упор». Сначала в заброшенной тюрьме на острове Алькатрас в Ли Марвина (который когда-то играл Либерти Баланса, но это не важно) стреляет предавший его друг. Оставив его умирать, он уводит его девушку и присваивает его деньги. За этим следует месть. Анил и Лиф написали письмо режиссеру и спросили, не помнит ли он, хотя прошло столько лет, в какую часть тела Ли Марвина попала пуля, раз он сумел подняться на ноги, проковылять по тюрьме, пока шли титры, и переплыть коварные воды пролива между островом и Сан-Франциско.
Они написали режиссеру, что это один из их любимых фильмов, им просто интересно как специалистам. Внимательно просмотрев этот эпизод, они заметили, что рука Ли Марвина потянулась к груди.
— Посмотри, у него затруднения справа. И позже, плывя через залив, он пользуется левой рукой.
— Боже мой, это великое кино. Почти нет музыки. Много тишины.
Последний год на северо-востоке Гамини работал в базовой больнице в Полоннаруве. Туда привозили тяжелых больных со всей восточной провинции, от Тринкомали до Ампары. Убийства в семье, вспышки тифа, осколочные ранения, покушения на политических деятелей с той и другой стороны. В больничных отделениях всегда царил хаос: амбулаторные пациенты толклись в общей хирургии, ходячие — в коридорах, из радиомагазина приезжали техники, чтобы установить электрокардиограф.
Единственным прохладным местом в больнице был банк крови, где в холодильниках хранилась плазма. Единственным тихим местом — ревматология, где какой-то мужчина бесшумно и неторопливо вращал гигантское колесо, разрабатывая плечи и руки, сломанные несколько месяцев назад, а одинокая женщина сидела, опустив артритную руку в резервуар с теплым воском. Но в коридорах, где стены были покрыты плесенью от сырости, мужчины с грохотом сгружали с повозок огромные баллоны с кислородом. Необходимый поток кислорода с шипением подавался в отделение для новорожденных, где в инкубаторах лежали дети. За пределами этой комнаты с детьми, вне стен больницы, лежала страна в состоянии войны. С наступлением темноты все дороги контролировались мятежниками, поэтому ночью не передвигалась даже армия. В детском отделении Джанака и Сурия делали обход — у одного ребенка был шум в сердце, у другого судороги, — но, если начиналась бомбежка или нападение на деревню, они присоединялись к «летучей бригаде», и даже врачи из отделения новорожденных работали на сортировке раненых или в операционной. А в отделении оставался интерн.
Специалисты, приехавшие на север, редко ограничивались только своей областью знания. Сегодня они работали в педиатрии, а завтра помогали гасить вспышку холеры в деревнях. Если лекарства от холеры кончались, они прибегали к старому проверенному средству: растворяли чайную ложку марганцовки в пинте воды и наливали эту жидкость в каждый колодец или пруд. Помнить о прошлом всегда полезно. Однажды Гамини четыре дня пытался спасти ребенка. Девочка ничего не могла удержать в себе, даже молоко матери, даже воду, ее организм обезвоживался. Вспомнив о марганцовке, Гамини дал ей выпить раствор. Желудок его удержал. Он что-то слышал о плодах граната в песне, которую пела его айя, няня… В легендах говорилось, что в Джафне в каждом тамильском доме в саду растет три дерева. Манго, слива какаду и гранат. Листья сливы какаду используют для приготовления крабового карри, чтобы обезвредить яд, листья граната замачивают в воде, чтобы промывать глаза, а плоды едят для улучшения пищеварения. Манго сажают ради удовольствия.
Когда Гамини оперировал ребенка вместе с Джанакой Фонсекой, из коридора до них донеслось сообщение о том, что одна из деревень подверглась нападению. Перед ними на операционном столе лежал маленький мальчик в одних белых трусиках, на крошечном лице большая маска. Два доктора неделю готовились к операции, ни один не делал ее раньше; они постоянно перечитывали ее описание в книге Кирклана «Сердечная хирургия». Нужно было охладить ребенка до двадцати пяти градусов по Цельсию, вливая в него холодную кровь, снижая температуру тела до полной остановки сердца.
А затем приступить к операции. Как только они сделали надрез, в больницу стали поступать раненые, и они поняли, что «летучая бригада» приступила к работе.
Он, Фонсека и медсестра остались с мальчиком. Сердце размером с гуайяву. Они открыли правое предсердие. Это походило на колдовство. Они возбужденно переговаривались, чтобы убедиться, что делают все правильно. Из коридора доносился грохот каталок, перевозивших оборудование и тела, о состоянии которых они не могли судить. Они услышали, что в тридцати милях отсюда мятежники вырезали почти всю деревню. Нужно послать кого-нибудь туда и посмотреть, не остался ли кто-нибудь в живых. Перед ними лежал ребенок с врожденным пороком сердца. Красивый ребенок. Гамини захотелось снять с него маску, чтобы вновь увидеть его лицо. Черные, полные доверия глаза, смотревшие на него, когда он делал укол, чтобы погрузить ребенка в сон.
Тетрада Фалло. Четыре сердечные аномалии, с которыми мальчик доживет лет до десяти, если его не прооперируют. Красивый мальчик. Гамини не собирался его бросать, предавать его спящего. Он оставил при себе Фонсеку, не позволив ему присоединиться к остальным.
— Я должен идти, меня все время вызывают.
— Понятно. Здесь всего один мальчик.
— Черт, я не это имел в виду.
— Ты должен остаться.
Операция продолжалась шесть часов, и все это время Гамини не отходил от мальчика. Через три часа он отпустил Фонсеку. Сестра поможет ему поставить шунт. Она была тамилкой и работала у них недавно, приехав с мужем в периферийную больницу в прошлом месяце. Гамини, стоя возле мальчика, объяснял, что они будут делать. Мальчика следует согреть с помощью более теплой крови и в ключевой момент убрать шунт. Тетрада Фалло. Раньше в их стране никто не делал эту операцию.
