Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
Причастность! Ключевое слово к ощущениям на этом кладбище и к разговорам о великих людях, тут лежащих. Постояв у памятника и поговорив хотя бы мельком о жизни знаменитого покойника, да ещё сделав на память фотографию, где вы чуть не в обнимку, вы ясно ощущаете, насколько теперь причастны к этой незаурядной личности и к её незаурядной жизни. И празднично-торжественная печаль приятно овевает вас, расцвечивая будничное существование.
Вот тут и наступило время перейти к идее, ради которой нагорожена глава. Эта идея (а точней – проект, в котором чудится мне целебное утоление некой глубинной человеческой тревоги) странным образом возникла из воздуха на шумной дружеской попойке. И была встречена жарким одобрением. Но сколько бы потом один из авторов (а именно я, поскольку Сашу Окуня не спрашивал) эту идею ни излагал, все брезгливо и испуганно отмахивались, с явно суеверным страхом расспрашивали о деталях и просили эту тему более не развивать. Бурность и одинаковость такой реакции лишь убедили меня, что мы затронули нечто серьёзное. А так как на идею эту глупо брать патент – она уже разболтана повсюду и везде, а воплотят её наверняка, хотя не скоро, – я тут её спокойно изложу.
Представьте себе немереных размеров парк, усаженный обильной, в том числе и экзотической зеленью. И всюду памятники-надгробия со всего мира. Тут лежат художники и полководцы, музыканты и политические деятели, писатели и адвокаты, знаменитые преступники всех времён и народов, но и люди неизвестные представлены здесь тоже в изобилии. Поскольку это кладбище – для всех, и никаких сословных или прочих нету у него границ. Да, памятники известным людям – это копии, но только до поры, ибо покоить прах своего предка на этом кладбище довольно быстро станет делом чести и престижа. Памятники разнообразны до невозможности обозначить их сюжеты. Пирамида фараона может здесь соседствовать с космическим кораблём, конные статуи – с наядами или русалками. Вон коленопреклонённая женщина рыдает у мужского бюста. А неподалёку – их таких же две. Материал – не только мрамор, бронза и гранит, но всё, что может предоставить пластике сегодняшняя технология. Здесь много статуй и мифических существ, разнообразие современной скульптуры делает это кладбище уникальным художественным музеем. А теперь самое главное: любое из таких произведений можно заказать себе на памятник. И разумеется, приобрести для него тут же клочок земли, который станет для вас вечным приютом.
Нет, живому человеку не совершенно безразлично, где будет лежать он после смерти, – я это знаю по себе. Как-то на кладбище в Гиват-Шауле (это на окраине Иерусалима) я поймал себя на тихой тайной радости, что буду я лежать именно здесь. Уже покоятся на этом кладбище мои друзья, и вдруг я рассмеялся, ощутив приятство от вида зелени и окрестных холмов. Я ведь уже не буду любоваться этим видом, сконфуженно подумал я, что за глупость – но приятство ничуть не таяло. Почему-то человеку надо знать, где он будет покоиться, и если можно это место выбрать самому, да ещё знать, какое будет у тебя надгробие... Об этом, впрочем, стоит поговорить особо.
Вот живу я некой жизнью – серая она и монотонная, а может быть, отменно яркая со взлётами и сокрушениями – после смерти делается это вроде безразлично для равнодушного потомства. Вот и нет! Поскольку мой надгробный памятник и эпитафия на нём как бы продлевают моё существование, а то и вносят в него ноты, коих раньше и в помине не было в живой судьбе. Весь век мечтал я, например, быть вольным путешественником, свободным художником, лётчиком-испытателем, странствующим рыцарем или пройдохой-авантюристом. Покорителем женских сердец, карточным игроком, великим сыщиком, наёмным убийцей или фокусником в цирке. Но жизнь свою провёл я в банковской конторе, в цехе на заводе или над листами ватмана в конструкторском бюро. Нет-нет, и путешествовал немного, и играл на бильярде в отпуску, и были всякие удачи по женской части, только вот никак нельзя сказать, что жизнь моя меня устраивала полностью. Но памятник – продлит, обогатит её, украсит новыми оттенками и воплотит мои мечты посмертно. Э, какую непростую прожил жизнь этот безвестный человек, вздохнёт случайный посетитель парка, и черкнёт в блокноте, чтобы не забыть: недалеко от памятника Шерлоку Холмсу лежит некто с очень непростой судьбой. А то, что нет его в энциклопедии, вздохнёт он позже вечером, так всех не упомянешь, только вот ведь жили люди, не чета унылым сегодняшним обывателям.
А те, в ком попусту всю жизнь кипели и играли всякие творческие наклонности, но так сложилась судьба, бросила кости слепая и безжалостная фортуна – не сбылось. Зато посмертное их существование возможно среди самых известных литераторов, знаменитых артистов, художников и музыкантов мирового класса. И будет памятник такому человеку – воплощение его несбывшейся мечты. А если был всю жизнь поборником справедливости, но так и не случилось за неё вступиться, то рыцарские доспехи заявят о неутолённой душевной страсти – хотя и задним числом, но навсегда. А бронзовый триумфальный венок? А Муза, подающая кисть или перо? А скрипка, молча говорящая о том, во что могла бы воплотиться тайная гармония души? А вот совсем небольшой бюст на тонкой мраморной подставке, но такая эпитафия начертана на постаменте, что никто из посетителей не в силах миновать эту аллею.
Об эпитафиях. Их заказать так же легко, как памятник на облюбованном клочке земли. Сотни художников и скульпторов будут устраивать этот музей, из поколения в поколение передавая эстафету выдумки, воображения и пластики, и так же ревностно будут писать поэты и прозаики. Ибо начертанное над местом упокоения – ничуть не менее важно, чем изваянное. А эпитафии могут быть значительные и глубокие, трогательные и сердечные – каждый сможет заказать себе по вкусу и разумению, твёрдо зная, что слова эти появятся на его могиле. И скажут о его личности и судьбе гораздо более весомо, чем нелепые случайные слова растерянной или безразличной родни.
А там, где дышат почва и судьба, человеку неодолимо хочется выпить. Заведения с напитками и кухнями всего мира будут находиться здесь же. Трактиры и харчевни, рестораны и кафе, бары и пивные. Это не кощунство, вовсе нет, живая жизнь должна играть и пениться у этой гавани вечного покоя. И если чем-то тронула вас усыпальница японского императора, то помяните его рюмкой саке, а те, кого когда-то поразил Ремарк, выпьют в его память кальвадоса. Если души ушедших существуют и впрямь в некоем недоступном измерении, если они видят нас, живущих после них, то ничего кроме блаженства эти души испытать не могут, наблюдая возлияние в их честь.
Меня приятно удивило и растрогало, что идея эта уже была однажды воплощена (хотя весьма частично) в средневековой Франции. В книге известного историка культуры Йохана Хёйзинги («Осень средневековья») я прочитал о кладбище Невинноубиенных младенцев, которое для парижан было в XV веке излюбленным местом гуляния. Среди могил встречались, беседовали и назначали свидания. Невдалеке от склепов ютились различнейшие лавчонки со снедью и подарочными товарами, «а в аркадах слонялись женщины, не отличавшиеся чересчур строгими нравами». Даже некоторые празднества – религиозного, правда, характера – устраивались на этом месте захоронения тысяч парижан. Слава этого места была столь высока, что один парижский епископ, который не мог быть там похоронен (очевидно, ему следовало лежать в приделе его церкви), просил положить ему в могилу хотя бы горсть земли с этого вожделенного кладбища. Хёйзинга пишет: «Всё было направлено здесь на то, чтобы придать этому месту черты мрачной святости и красочной, разнообразной жути, к которым позднее Средневековье испытывало такую охоту».
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
