Близость англичан чувствовалась на каждом шагу. В районе Шверина британские штурмовики крутились над всеми дорогами, беспощадно атакуя все подряд. Самолеты пикировали на колонны, и, как правило, десять или пятнадцать столбов дыма поднимались в воздух. Это горели топливные баки. Горели шины. Горела поклажа.
Огонь был повсюду, жаркий, почти прозрачный, вспыхивающий при взрывах.
Одежда женщин лежала на повозках. Бесконечные их колонны стояли на дорогах, брошенные хозяевами. Мой «Фольксваген» и машина моего начальника штаба с огромным трудом пробирались среди куч хлама и множества костров. Мы были вынуждены каждые пять минут съезжать на обочину, когда над головой трещали пушки штурмовиков.
Раненые солдаты представляли собой более трагическую картину. Все госпитали в этом районе были поспешно эвакуированы, но нигде не были организованы перевязочные пункты. Сотни людей с повязками на руках или на груди лежали вдоль дорог. Многие ковыляли на костылях.
Они пытались добраться до побережья пешком под пулеметным огнем, среди пылающих грузовиков и всеобщей паники.
Во второй половине дня я наконец-то добрался до Любека, где располагался штаб гроссадмирала Деница.
Один из офицеров его штаба отвел меня в уголок — я запомнил: 30 апреля, 15.30 — и прошептал по секрету такое, от чего у меня кровь застыла в жилах: «Слушай, завтра объявят о смерти фюрера».
Неужели Гитлер действительно мертв? Они пытаются выиграть время, задержав сообщение о его смерти? Или готовится что-то еще?
В любом случае прошел целый день, прежде чем последовало героическое заявление адмирала Деница: «Сегодня, 1 мая, в 14.30, фюрер погиб смертью героя в ходе битвы за Берлин». Однако мне эту новость сообщили на ухо еще накануне в штабе Деница.
Я окончательно убедился, что конец близок, когда прибыл в штаб СС, находящийся севернее Любека, на берегу залива, иссеченного струями дождя. «Мне срочно нужен Гиммлер. Дело не терпит отлагательства», — сказал я. Но никто не мог сказать, где искать рейхсфюрера СС.
Они сумели только показать мне на карте замок, где предположительно находился его командный пункт. Чтобы попасть туда, мне прежде всего следовало вернуться в Любек, а затем проехать по восточной дороге примерно 40 километров до Висмара.
Непроглядной ночью было крайне трудно двигаться против потока тысяч грузовиков, ползущих на северо-запад. Мы постоянно рисковали попасть под одного из этих монстров.
В 02.00, когда мы приближались к Кладову, я заметил поразительный феномен. Длинные белые струи прожекторных лучей сверкали на соседнем склоне и в небе. Вероятно, это был аэродром Гиммлера. Но если они позволяли себе такую иллюминацию, это означало, что противник позволял такие вольности.
Я представил себе, как Гиммлер летит на самолете в этот ночной час. Но ведь так и было на самом деле.
Замок был почти покинут, когда я попал туда.
Это было мрачное здание, построенное в подражание готике примерно в 1900 году, которое прекрасно подходило для съемок исторических фильмов. Тускло освещенные коридоры и лестницы выглядели зловеще. Ганзейские флаги свисали вдоль стен, как в погребальной часовне. В трапезной висели современные картины, изображавшие едоков различных эпох, непроизвольно пародирующие Пикассо. Вдоль зубчатых стен красного кирпича и под тополями в парке стояла полиция. Лица полицейских были серыми и мрачными.
В самом здании я не нашел никого, кроме начальника специального поезда Гиммлера, всегда веселого бонвивана. Его лицо было испещрено сотнями мелких серых точек, словно стая мух использовала его в качестве посадочной площадки. Он провел меня в кабинет, где сидел полковник с белесыми усталыми глазами.
Я приветствовал его обычным «Хайль Гитлер!». Однако в ответ он не сказал мне «Хайль Гитлер!». Я подумал, что это какая-то ошибка, вызванная безумной суматохой. Я осторожно спросил, в чем дело. Все сделали страшно изумленный вид. Судя по всему, Гитлер стал запретной темой в разговорах в этих мрачных залах. Никто не мог сказать мне, когда вернется Гиммлер. Мне сказали только, что он улетел «куда-то на север».
Гиммлер примчался утром, подобно вихрю, но пробыл в замке лишь несколько минут. Мне даже не удалось с ним встретиться. Когда я столкнулся с ним на лестнице, Гиммлер уже уходил, бледный и небритый. А потом три автомобиля умчались по песчаной дороге.
В любом случае, Гиммлер без колебаний подписал приказ, который я набросал ночью, согласно которому валлоны и фламандцы отходили в Бад-Зедеберг, маленький городок в Шлезвиг-Гольштейне севернее Любека. Он сказал, что хотел бы переговорить со мной. Я должен был найти место для расквартирования и ждать его возвращения.
Я немедленно отправил своего начальника штаба на одном из двух «Фольксвагенов» с официальным приказом. Он должен был перехватить обе дивизии на дороге к Шверину. Одновременно я послал своего адъютанта в Бад-Зедеберг на втором автомобиле, чтобы он подготовил помещения для наших измученных солдат. Вдобавок этот офицер должен был передать постам фельджандармов и коменданту Любека приказ Гиммлера.
Я снова остался один. В качестве квартиры я выбрал домик кузнеца на дороге к Висмару. Я взял кресло и вышел на крыльцо, как привык делать еще в юности, когда жил вместе с родителями в родном городе.
Сотни грузовиков проходили мимо меня. Над дорогой носились вражеские штурмовики. Орудийный огонь гремел на востоке, севере и западе, там мигала бесконечная цепь красных огней.
Я задремал. Мой взор летел в пространстве, словно мир, в котором я жил, замер и растворился в меланхолических клубах дыма.
Балтийское море было в получасе езды позади вспаханного поля, где уже поднимались всходы молодой пшеницы. В сумерках я выбрался из кресла и уселся на большой коричневый камень. Вечерняя заря окрасила все вокруг розовым. Услышать что-либо из-за шума дорожного движения было нельзя. Время от времени в небе мелькал немецкий самолет, прижимаясь к воде, чтобы избежать обнаружения.
Может, и моя мечта точно так же умирает, как это бледное небо, поглощаемое ночным мраком?
В 02.00 за дверью раздался ужасный треск. Я вскочил и обернулся.
Скромная комната была освещена пляшущим светом канделябра.
Молодой немецкий полковник, присланный Гиммлером, вытянулся в струнку передо мной с грустным лицом.
Я все понял еще до того, как он заговорил.
И все-таки я весь был внимание.
«Фюрер мертв», — прошептал он.
Никто больше не произнес ни слова. Кузнец тоже молчал.
Затем две слезы, слезы от чистого сердца, проползли по его морщинистым щекам.
Маленте
Немецкий полковник, который сообщил мне о смерти Гитлера, добавил, что Гиммлер покинет нас и обоснуется севернее Любека в Маленте. Название- то какое-то липкое, малярийное. Гиммлер просил меня прибыть туда 2 мая к 15.00.
