Добыча сведений о поставках в Германию шведской железной руды омрачалась тем, что была неизбежно связана со встречами с пройдохой Юргеном, который воровал нужные данные в своей фирме, и эти встречи тоже требовали времени. Да ладно, если бы только одного времени. Юрген тянул из Колиных карманов хорошие денежки для своих незадачливых финансовых махинаций и все чаще и настойчивей просился в компаньоны. Пускать такого олуха в дело значило бы похоронить фирму, которая, будучи созданной с нуля год назад, давала неплохой доход, а не пускать его и кормить неопределенными и бесконечными обещаниями тоже было невозможно. Следовательно, Коле предстояло искать свежий источник информации по руде.
Денежки для Юргена тоже нужно было зарабатывать, уделять внимание своей фирме, искать и находить заказы, обеспечивать своих мастеров работой и следить, чтобы не обошли конкуренты. Все это требовало времени и сил. Думать еще о какой-то там броне было решительно некогда. Да и потом, если рассудить спокойно и здраво, он, Коля, находится в Швеции, а броню делают в Германии, пусть и из шведского металла. В Колином положении было все едино, что в Германии ее делают, что на Мадагаскаре. Попасть и туда и туда было одинаково нереально, как верблюду пролезть через игольное ушко!
Никто не разрешит ему въезд на территорию Рейха, а если вспомнить, что сам Коля, точнее, Тиму Неминен не был подданным Швеции, а имел только вид на жительство, то разумнее всего было бы сидеть и не рыпаться.
Но наглец Юрген, текучка дел в фирме, поставки руды в Германию и даже задание раздобыть сведения о неведомой броне невиданного танка — это были проблемы, так сказать, разрешимые. Коля знал или обязательно придумал бы, как с ними разобраться. Мысли его занимали не эти мелочи, как ему казалось, а предмет иного свойства.
Его «предмет» был белокур, свеж, умен, хорошо воспитан. Эта особа имела норвежский паспорт, и ему было очень хорошо с ней.
Вот уже год он встречался с замечательной девушкой Анной, помыслы о которой часто отвлекали его от выполнения заданий партии и правительства. Коля прекрасно понимал, что Генеральный штаб РККА посылал его в Швецию не шашни со скандинавками разводить, а заниматься делом, но поделать с собой ничего не мог.
Он был влюблен.
Нет, их отношения не перешли еще той зыбкой грани, после которой порядочный мужчина женится на честной женщине, в которую он превратил невинную девушку, но дело к тому шло. Беря его под руку, Анна невзначай прислонялась к ней самыми соблазнительными своими прелестями. Прощальные поцелуи раз от раза становились все жарче и призывнее, и несколько раз после таких поцелуев в парадном Анна даже бессильно повисала у него на руках, утомленная желанием, которое все никак не могло найти выход. Коля возвращался домой взбудораженный, не раздеваясь кидался на кровать и смотрел невидящими глазами в темный потолок, минута за минутой вновь переживая волнения их последнего свидания.
С этим нужно было что-то делать. Нужно было решаться на что-то серьезное.
Самым честным решением было бы взять и жениться на Анне, тем более что девушка ему очень нравилась, а он, без сомнения, нравился ей. Но что он ей скажет? «Анна, будь моей женой, только учти, что я красный шпион». Так, да? Два раза в неделю он регулярно выходит на связь с Москвой, прекратить передачи не может, потому что даже малейшая заминка неизбежно вызовет беспокойство Головина и, как следствие, поставит под сомнение достоверность всей передаваемой им информации. Следовательно, после женитьбы он так и будет выходить в эфир, а скрывать эти выходы от жены сколько-нибудь длительное время невозможно. Ну, раз. Ну, два. Но на третий раз жена спросит: «Милый, а чем это ты занимаешься без меня?» И что ей ответить? «Дорогая, я передаю своему начальнику в Москву информацию, которую раздобыл через твоего жадного и глупого кузена Юргена»? Хорошо, если, открыв Колину истинную сущность, Анна просто соберет чемодан и переберется на прежнюю квартиру или укатит в свою Норвегию. А если она пойдет и заявит как законопослушная подданная?
Вот то-то и оно, что но…
К тому же Головин никогда не разрешит ему жениться во время «зарубежной командировки».
Самым глупым было бы рассказать Анне о бесперспективности их отношений и немедленно объявить ей о разрыве. Во-первых, это показалось бы странным. Вот так вот — ба-бах! — на ровном месте. Это могло бы вызвать подозрения. Еще Олег Николаевич учил, что любой его поступок должен быть мотивирован. А какая может быть мотивация разрыва с девушкой при взаимной симпатии, особенно когда их отношения идут к своему логическому апофеозу? Во-вторых, за этим разрывом неизбежно последовало бы бурное объяснение с милым шурином Юргеном, и неизвестно еще, станет ли он в дальнейшем таскать информацию по руде или нет. А без этой информации само нахождение капитана РККА Осипова в нейтральной стране во время войны становилось бессмысленным.
Самым сложным было оставить все как есть, ничего не меняя. Человеческие отношения должны как-то развиваться. Развитие отношений с Анной могло быть только таким — либо женись, либо не морочь девушке голову, но ни то ни другое Коле не подходило. Вот был бы рядом Штейн, так он доступно и основательно объяснил бы Коле, как жить дальше.
Коля сидел в своей мастерской, ковырялся в сломанном патефоне, починить который у него целых два дня не доходили руки. Завтра срок сдачи работы, придет клиент, заплативший деньги за ремонт, а работа еще не была выполнена. При капитализме так не принято, поэтому, несмотря на окончание рабочего дня, Коля возился с чужой вещью как со своей собственной. Он думал об Анне и ничего не мог придумать.
Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить внутрь помещения пятидесятилетнего господина, печальные глаза которого и несколько висловатый нос не оставляли никакого сомнения в его национальности.
Коля поднял глаза на посетителя:
— Лоткин!
Гость снял шляпу и учтиво поклонился:
— Собственной персоной. Здравствуйте, господин красный шпион.
На нем был тот же костюм и та же шляпа, что и год назад, когда они только познакомились, и можно поклясться в том, что его наряд за истекший год не стал старее. Он был по-прежнему не новый, но чистый и отутюженный. По-видимому, Лоткин носил свои костюмы крайне аккуратно.
Лет по двадцать.
— Боже мой, Герц! — вскочил со своего места Коля, встречая дорогого гостя. — Проходите, пожалуйста! Хотите чаю? Как я вам рад!
— Очень хочу, — признался Лоткин. — Вам не трудно заварить его мне по-английски, с лимоном?
— Конечно, нет! У меня есть лимоны. Странно, я слышал, что сами англичане чай с лимоном называют «русский чай».
— Это вопрос терминологии. А вы мне и сахару туда положите?
— Непременно, — утешил Коля гостя. — Столько, сколько вам самому будет угодно.
Коля поставил чайник и, пока он закипал, расставил на столе чашки, сахарницу и нарезал на тарелочке лимон толстыми кольцами.
— Прошу вас, Герц, — Коля разлил кипяток по чашкам и придвинул одну из них гостю. — Кстати, а почему вы меня называете «красным шпионом», а не, скажем, английским или американским? Неужели я так похож на русского?
