Книга Бесконечные дни - Ребекка Мейзел

— В чем дело? — спросил он.

— Вкус изменился, — прошептала я.

— Изменился?

— Раньше было вкуснее.

Джастин потянулся к моей руке. Я отдернула ее, но при этом резком движении умудрилась забрызгать кровью его запястье — с внутренней стороны. Маленькая полоска поперек кисти. Отчего-то вдруг взор мой расплылся, в голове зазвучал голос Рода:

Ты сама не понимаешь, что натворила!

Ему вторил Вайкен:

Но твое лицо, красавица… Ты не из этих краев…

А потом — мой собственный бесстрастный голос, в котором я узнала себя давно минувших дней:

Помоги мне Господь, Род, потому что если ты мне поможешь, я просто-напросто выйду на солнце и сгорю дотла!

Сколько же воспоминаний может пронестись в мозгу за краткий миг прежде, чем все слова и лица сольются в одной-единой пелене долгих лет мучений?

Той ночью — ночью, когда я взяла Вайкена, меня заворожили его счастье и безмятежность. Точно также как теперь завораживали счастье и безмятежность Джастина. Взор снова сам собой сфокусировался на его руке и тонкой кровавой полоске поперек просвечивающих голубых вен.

— Ты был бы совершенен, — проговорила я, проводя пальцем вдоль ржавой полоски. Кровь еще не успела засохнуть. — Я бы следила за тобой, неотступно ходила бы следом, изучила бы самое твое дыхание так точно, что могла бы исчислить секунды между двумя вдохами. Даже теперь я все еще это делаю.

Я взглянула Джастину в глаза. Он неотрывно смотрел на меня, замерев, не двигаясь. Большие сильные руки застыли в моих ладонях.

— Даже теперь я знаю все твои привычки. Знаю манеру скрещивать ноги в щиколотках — это придает тебе ощущение силы. Знаю, как выступает и снова уходит вглубь вена на твоей правой руке. От вдоха до вдоха у тебя проходит две с половиной секунды. Ровно две с половиной. О, в прежние времена я бы непременно убила тебя и забрала с собой.

Я смотрела на пол, не на Джастина, но и так знала, что он начал подниматься.

— Ладно, мне пора, потом поговорим, — пробормотал он и прибавил еще что-то столь же пустое и бессмысленное.

Одно я знала точно: через миг за ним уже захлопнулась дверь.

* * *

Джастин ушел вскоре после полудня, но я встала с пола только в половине пятого. Потерла затекшие ягодицы, пошевелила шеей, потянулась. Откинула занавески и вышла на балкон. Солнце уже начинало клониться к закату. В голове вновь зазвучало предостережение Сулиня:

Охота на тебя началась…

Итак, мне предстоит встретиться лицом к лицу с бывшими соратниками и умереть в одиночестве. Что ж, я была к этому готова. Оставался один вопрос — когда. Опершись о перила, я смотрела на учеников, высыпавших на улицу, чтобы насладиться хорошей погодой. Очень хотелось увидеть среди них Тони, окликнуть его, но я знала: он избегает меня и не станет проходить мимо моего балкона. Фактически я видела Тони только на занятиях по анатомии. Да и тогда он разговаривал со мной исключительно о том, что происходило на уроках. А стоило мне лишь попытаться заговорить о чем-то еще, он неизменно вставал и уходил или отпускал какое-нибудь язвительное замечание о том, что я превратилась в стадную овцу и заняла достойное место в Неразлучной Троице. Встряхнув головой, я устремила взор на деревья. Как бы там ни было, а я по нему скучала.

— Уже уходишь? — спросила я… да вот только эти слова были лишь слабым воспоминанием. Вслух я не произнесла ничего.

* * *

Замок Хатерсейдж… 1740 год… Правление короля Георга II.

— Ты стала слишком опрометчива! — прошипел Род, шагая рядом со мной от замка к уходящим вдаль пологим холмам.

В ту пору, утратив интерес ко всему, кроме «совершенного» существования, я начала терять контроль над разумом. Сделалась одержимой, думала лишь об одном. Чем невыносимее становилась терзавшая меня боль, тем упорнее я стремилась к совершенству. А что значит — совершенство? Пить лишь человеческую кровь. Никаких животных. Лишь сила в чистом виде.

— Я знаю, что делаю, — процедила я сквозь стиснутые зубы, вздергивая подбородок.

— В самом деле? А прошлой ночью? — Род придвинулся ближе ко мне, лицо его оказалось чуть ли не вплотную прижато к моему. Ощерив клыки, он прошептал: — Прошлой ночью ты убила ребенка. Ребенка, Лина.

— Ты сам всегда говорил, что детская кровь слаще всего. И чище всего.

От ужаса и потрясения Род аж отшатнулся.

— Говорил. Но лишь для сведения, а не как руководство к действию. Лина, ты сильно переменилась. Ты стала совсем не той девушкой, что гуляла по отцовскому саду в белой ночной сорочке.

— Я избавила это дитя от жизни, полной страданий. Теперь малютка никогда не станет старше. Не будет тосковать по своей семье. По матери.

— Избавила от страданий? Ты убила ее, предварительно разрешив поиграть в замке!

Глаза Рода затуманились. Я видела: он старается сформулировать свою мысль.

— Говорят, лет после трехсот вампиры начинают терять рассудок. Большинство предпочитает по доброй воле выйти на солнце и погибнуть, чем умирать медленной смертью, постепенно впадая в безумие. Перспективы вечной жизни невыносимы. Что же до тебя — жизнь, которую ты утратила, сводит тебя с ума. Мысли о вечности завели твой разум в такие дали, где я уже не могу до него дотянуться.

— Род, я вовсе не сошла с ума. Я вампир. Почему бы и тебе не вести себя, как пристало вампиру?

— Ты заставляешь меня жалеть о том, что я сделал тогда, в саду, — произнес Род, отворачиваясь и медленно направляясь вниз по склону холма.

— Неужто ты жалеешь меня? — бросила я в удаляющуюся спину.

— Найди себя, Лина. А когда найдешь — я вернусь.

Если бы я могла плакать, я бы заплакала. Слезные каналы мне обжигала резкая жгучая боль, как будто вместо слез к глазам подступала едкая кислота. Дикая боль скрутила меня, согнула пополам, а Род все так же безмолвно уходил в поля. Я могла бы долго еще смотреть ему вслед. Смотреть, пока он не скроется за пределами даже вампирского зрения. Но боль была слишком невыносима. Отвернувшись, я зашагала к дому, вошла в темный холл. И там, в тени гобеленов, меж серебряных кубков, поклялась себе, что больше никогда не останусь одна. Тогда-то я и решила создать свое братство. Тогда-то и отправилась в Лондон, где нашла Гэвина.