Много бы я сейчас отдал ради того, чтобы все опять стало так, как тогда в Эдинбурге: только ты, я и тихое местечко. Лишь ты и я.
Я люблю тебя,
Дэйви
P. S. Как ты себя чувствуешь? Ты не сказала ничего о малыше.
Остров Скай
28 февраля 1917 года
Я постаралась собрать посылку как можно скорее и очень надеюсь, что ничего не забыла из того, о чем ты просил: несколько пар носков (у меня уже была навязана для тебя целая корзина шерстяных носков, так что в них у тебя не будет недостатка, любимый мой!); мужские рубашки — единственная разновидность, что нашлась в Портри; гребень, зубная щетка и зубной порошок; мыло; носовые платки. Я подумала, что тебе могли понадобиться бритвенные принадлежности, но не знала, разрешаются ли они вам. Одеяло я взяла со своей кровати.
Харри уже позаботился о твоем вещевом мешке. Когда он решил, что ты не вернешься, то все запаковал и отправил твоей матери. Отложил только «Гека Финна» и Библию — эти книжки он прислал мне. Он все понимал и догадался, какие из твоих вещей мне захочется сохранить больше всего. Знаю, что компания Гекльберри Финна тебе сейчас гораздо нужнее, чем мне. И у меня есть свой экземпляр. Так что его я возвращаю тебе.
Также я успела оглядеть свои полки и отобрала для тебя Байрона и Плутарха, дополнила их ужасными грошовыми книжонками, что сумела найти в городе. Жаль, что так мало влезло в посылку, — почти все место заняло одеяло. Внутрь Байрона я засунула немного писчей бумаги и пару карандашей. Библию я хотела бы пока оставить себе, если ты не против. Считай ее парой своих носков.
Я никогда не перестаю думать о тебе и желать, чтобы ты был здесь.
С любовью,
Сью.
P. S. Я больше не беременна. Может, это к лучшему.
16 марта 1917 года
Моя дорогая Сью!
Огромное спасибо за посылку. Все отлично подошло, особенно носки.
Здесь все не так уж плохо. Пожалуюсь лишь на то, что во всем лагере я единственный американец. Нет даже ни одного англичанина, с которым я мог бы поговорить, только французы, русские да поляки. Кое-кто из французов понимает немного по-английски, и я выучил несколько русских слов, но этого, конечно, недостаточно.
А потому, Сью, скажу, что все книги просто идеальны. Даже «грошовые книжонки». Недостаток чтения сводит меня с ума. Те из нас, у кого есть склонность к литературе, прочитывают залпом все, что имеет отношение к словам, а потом еще перечитывают до бесконечности. Я уже проглотил все французские книги, что есть в лагере. Всякий раз, когда в посылке будет свободное местечко, пожалуйста, моя дорогая девочка, вкладывай туда пару томиков для меня. Буду рад всему. И я пошел бы на что угодно ради номера-другого «Чикаго трибьюн». Увы, об этом пока можно только мечтать.
Думаю о тебе,
Дэвид.
P. S. Может, это к лучшему. Сейчас все так неопределенно. Парень в немецком плену не лучший отец. Мы сможем все обговорить, когда я вернусь домой. Люблю тебя.
Глава двадцать четвертая
Маргарет
Лондон
7 сентября 1940 года
О махэр!
Не знаю, что еще можно сделать. Целых два месяца я провела в Лондоне с чемоданом писем, читая и перечитывая слова Дэвида. Я написала по всем адресам, какие только смогла найти: дом его родителей в Чикаго, квартира, которую он снимал с Харри, его общежитие, дом его сестры, даже в общество выпускников в его университете и в Ассоциацию полевой госпитальной службы. Я написала каждому, кто мог бы знать его — «моего американца».
И не получила ни одного ответа. Наверное, после стольких лет мне и не следовало ни на что рассчитывать. Семьи разрастаются и переезжают, жизнь продолжается. Не следовало ожидать, что люди будут жить по одному и тому же адресу десятки лет. Не следовало ожидать, будто кто-то что-то знает о Дэйви и что смогу таким образом излечить свое сердце.
Эти долгие недели ожидания я провела, бродя по Лондону. Я побывала везде, где мы гуляли вместе, остановилась на каждом перекрестке, где останавливался он, чтобы поцеловать меня, провела рукой по всем перилам, которых касалась его рука. Я тебе рассказывала о том Рождестве, что встречала в Эдинбурге с Крисси? Мы с Дэйви тогда вышли оба в полночь на улицу, чтобы почувствовать друг друга через сотни миль. Я думала, что если побываю в Лондоне в правильных местах, то опять смогу почувствовать Дэйви: его дыхание на моем лице, его голос в моем ухе, его руку в моей ладони. Думала, что смогу найти те моменты и ухватить их пальцами.
Но Лондон уже не тот город, где я отдала свое сердце. Это город, готовый к осаде. Все немного мрачнее, немного серее. Витрины магазинов, к которым мы прижимались, уставлены консервами и противогазами. Арки, под которыми мы целовались, завалены мешками с песком. Это город, заполненный людьми в форме. Война тут повсюду.
Был один момент, когда я вышла из гостиницы и — клянусь — увидела его на другой стороне улицы, стоящего на ступенях церкви Всех Святых. Но мимо прошел автобус, разделив нас на мгновение, и все исчезло. Даже здесь ничего, кроме призраков.
Махэр, в Лондоне нет ни намека на Дэйви. Больше нет. Нет даже в нашем бывшем номере в «Лэнгхэме». Думала, что если я буду жить там, где жили мы вместе, то притяну его к себе. Надеялась, разослав письма, получить какие-то ответы. Мечтала, что наконец-то узнаю, что случилось с моим американцем.
Я устала. Мне кажется, что половина моей жизни прошла в ожидании, и я не знаю, сколько еще это сможет продолжаться. У меня нет больше сил.
Останусь в «Лэнгхэме» еще на неделю, чтобы убедиться, что писем нет, а потом отправлюсь обратно в Эдинбург, где опять запрячу свои воспоминания в стену и продолжу ожидание. Как можно жить иначе, я не знаю. Как же я соскучилась по моей Маргарет.
С любовью,
Элспет.
9 сентября 1940 года
Мэйзи!
Твоя мама связывалась с тобой? Прошу тебя, скажи, что она нашлась и здорова!
Как только я услышал новости о бомбардировках Лондона, то сразу же подумал о ней. Надеюсь, она уже уехала оттуда. В тех репортажах, что я читал, не говорится ни о том, сколько там было самолетов, ни о том, сколько зданий разрушено. Сотни? Тысячи? Но говорят, что город все еще в огне. Немцы называют это «блиц».
Я постараюсь разузнать больше, но ты, пожалуйста, напиши, что твоя мать уехала вовремя.
Люблю,
Пол.
Пекан-Милтен, Скай
Суббота, 4 сентября 1940 года
Пол!
Мама послала мне письмо, которое пришло в один день с твоим, только написано было двумя днями ранее твоего.
О Пол, мы ничего не знали! Почта к нам едва доходит, мы не видим газет неделями. На Лондон был совершен налет и весь город заполыхал пожарами? Бабушка немедленно отправила меня в Портри узнать новости и послать телеграмму Эмили на тот случай, если мама уехала из Лондона раньше и уже добралась до Эдинбурга.
