Мамаша Спрингер принюхивается.
— Пахнет чем-то сладким, — говорит она. — Это, должно быть, чистка для ковра, которой вы пользуетесь.
Нельсон стоит возле Гарри — как никогда близко.
— Пап, кстати о делах, я хочу тебе кое-что показать.
— Ничего мне не показывай, пока я не подниму эти чемоданы наверх, просто поразительно, сколько нужно человеку всякого барахла только для того, чтобы походить босиком в Поконах.
Дженис входит с улицы, открывая с треском кухонную дверь.
— Гарри, ты бы посмотрел огород — там все так чудесно прополото! Салат вырос до колен, а кольраби стала просто огромной!
Гарри говорит молодым людям:
— Вы бы ели ее, а то она делается водянистой, когда перерастет.
— У нее никогда не бывает никакого вкуса, папа, — говорит Нельсон.
— Угу. Пожалуй, никто ее не любит, кроме меня. — А он любит пожевать, потому такой и толстый. Пока он рос, у него были дырки во многих зубах, а теперь, когда зубы у него в коронках, еда стала для него удовольствием. Никакой зубной боли — рай.
— Кольраби, — мечтательно произносит Мелани. — Я все думала, что это такое, а Нельсон говорит мне, что это репа. В кольраби много витамина С.
— Как поживают нынче блины? — спрашивает Гарри, пытаясь сгладить то, что он сказал, будто ей следовало быть мужчиной. Хотя, возможно, он попал в точку: нормальная для мужчины манера хозяйничать переросла в ней в любовь к сладкому.
— Отлично. Я уже подала заявление об уходе, и остальные официантки собираются устроить мне прощальную вечеринку.
Нельсон говорит:
— Она только и ходит по вечеринкам, пап. Я почти не видел ее, пока мы жили тут вдвоем. Твой дружок Чарли Ставрос все время приглашает ее — он и сегодня за ней приедет.
«Ах ты, бедный слабак», — думает Кролик. Почему это парень так льнет к нему? Он даже слышит его возбужденное дыхание.
— Он везет меня в Вэлли-Фордж, — поясняет Мелани, глаза у нее озорно блестят, скрывая тайну, которую Кролику теперь, наверное, никогда не узнать. Девчонка выходит из игры — умная девчонка. — Я ведь скоро уеду из Пенсильвании, а так толком и не видела ее достопримечательностей, и вот Чарли так мило предложил свозить меня в некоторые места. В прошлый уик-энд мы ездили туда, где живут амиши, и я видела всех этих психов.
— Ужасно унылое зрелище, верно? — на ходу говорит Гарри. — Премерзкие люди эти амиши — премерзко относятся и к детям, и к животным, и друг к другу.
— Папа...
— Если уж вы поедете в Вэлли-Фордж, можете посмотреть на колокол Свободы, проверить, есть ли в нем еще трещина.
— Мы не уверены, что музей открыт по воскресеньям.
— Во всяком случае, Филадельфия в августе — это зрелище. Этакое болото, кишащее несчастными людьми. Там человеку перерезать горло — раз плюнуть.
— Мелани, мне так жаль, что ты уезжаешь, — дипломатично вставляет Дженис.
Гарри иной раз поражается, какой дипломатичной она с годами стала. Оглядываясь назад, он вспоминает, какими они с Дженис были хулиганьем — озлобленные, неотесанные. Совсем неотесанные. Вот какие чудеса творят даже небольшие деньги.
— Угу, — говорит их летняя гостья, — но мне надо навестить родных. Я имею в виду — маму и сестер в Кармеле. Не знаю, поеду ли я повидаться с отцом — он стал таким странным. А потом назад, в колледж. Я чудесно провела здесь время — вы все были так добры. Я хочу сказать, притом что вы ведь меня совсем не знали.
— Пустяки, — говорит Гарри, а сам думает: «Интересно, у ее сестер такие же глаза и яркие губы?» — Ты нам ничего не обязана: ты же сама за себя платила. — Неуклюже это, неуклюже. Никак он не может научиться с ней говорить.
— Я знаю, маме по-настоящему будет тебя не хватать, — говорит Дженис и кричит: — Верно, мама?
Но мамаша Спрингер обследует фарфор в буфете, проверяя, не украли ли чего, и, похоже, не слышит.
Гарри вдруг спрашивает Нельсона:
— Так что же тебе так срочно хотелось мне показать?
— Это там, в магазине на пятачке, — говорит малый. — Я думал, мы с тобой могли бы сразу поехать туда.
— А нельзя мне сначала пообедать? Я ведь почти не завтракал — так они торопили меня, чтобы попасть к службе. Проглотил только пару ореховых пирожных, до которых не добрались муравьи.
Желудок мгновенно отзывался болью при одной мысли об этом.
— У нас, наверное, и этого на обед нет, — говорит Дженис.
Мелани предлагает:
— В холодильнике есть немного проросшей пшеницы и йогурт, а в морозильнике — немного китайских овощей.
— Я не голодна, — объявляет мамаша Спрингер. — Я хочу полежать в своей постели. Не преувеличивая, я, по-моему, за все это время спала там кряду не больше трех часов. Эти еноты так кричали.
— Она просто сердится из-за того, что пропустила службу, — сообщает всем Кролик. Из-за этой суматохи, сопутствующей возвращению, у него такое чувство, словно он в капкане. Какая-то напряженность в воздухе, которой раньше не было. Когда возвращаешься, дом всегда немного другой. Подумать только, каково будет мертвецам, когда они воскреснут.
Гарри выходит через кухню в сад и ест сырую кольраби, отрывая листья и сдирая передними зубами кожуру с хрустящей мякоти. Женщины-мужики, что живут выше по улице, все еще чего-то стучат — интересно, что они строят? Как это говорится в том стихотворении? «Построй ты себе пороскошнее, душа моя». Вот Лотти Бингамен знала бы и сообщила бы, размахивая рукой в воздухе. А воздух такой славный. Приятный полдень — лучше, чем раньше, лето приходит в норму. Деревья из светло-зеленых, какими они были в июне, приобрели более тусклый цвет, а гудение насекомых, если прислушаться, превратилось в сухой треск. Салат вымахал в рост и уже дал семена, бобы созрели, выдернутая им морковка — кряжистая, как член толстяка: вся ее сила ушла в зелень. Тем временем Дженис нашла на кухне немного не слишком высохшей салями и приготовила бутерброды ему и Нельсону. Похоже, что на площадку для машин придется все-таки съездить после того, как Гарри побывает днем в клубе, чтобы проверить, не соскучились ли там без него. Он так и видит, как его компаньоны сидят у подрагивающей ярко-голубой хлорированной воды бассейна и смеются, — Бадди со своей очередной собакой, Гаррисоны, хитрая старая лиса Уэбб и его маленькая Синди. Крошка Синди с черными маленькими ножками. Настоящие живые люди, а не тени в углах мрачного дома мамы. На улице у дома гудит Чарли, но не заходит. Стыдно, должно быть, этому похитителю младенцев. Входная дверь хлопает, и Гарри смотрит на Дженис, проверяя, как она это восприняла. В ее лице ничто не дрогнуло. Крепкие штучки эти женщины. Он спрашивает ее:
— Ну а ты что сегодня намерена делать?
— Собиралась прибраться в доме, но Мелани, похоже, все уже сделала. Может, поеду в клуб, посмотрю, нельзя ли поиграть. На крайний случай могу и поплавать. — Она там плавала на круглом озере, и действительно талия у нее стала гибче и длиннее. «А женка у меня недурна», — иной раз думает он, пораженный их сродством в этом мрачном мире, где, с одной стороны, все друг другу родственники, а с другой — таинственные незнакомцы.
