— Не говори глупости, Джонни! Амиот не хочет быть ничьим рыцарем. — И девочка спрыгнула с лесенки, отряхивая с юбки приставшее сено.
— Но ты же хочешь, не так ли, Амиот? — продолжал приставать неугомонный Джонни, поворачиваясь к своему другу. — Все рыцари клянутся в верности какой-нибудь даме и носят ее ленту; это одна из причин, по которой они сражаются.
Амиот, к величайшему облегчению Мэри, спокойно улыбнулся Джонни.
— Конечно, так они и делают, — подтвердил он, — но в пылу битвы не всегда об этом помнят. Если Мэри согласна, я рад буду стать ее рыцарем.
— Значит, договорились! — в восторге воскликнул Джонни. — Дай ему кусок твоей ленты, Мэри, и он вденет его в петлицу.
И мальчик не успокоился, пока его сестра не отдала Амиоту половину своей алой ленты для волос, которую отрезали складным ножом. С подобающей случаю торжественностью рыцарь вдел ленту в верхнюю петлицу своей куртки.
— Конечно, это всего лишь игра, — тут же прошептала Мэри, горя желанием доказать Амиоту, что она достигла возраста, когда подобные игры считают глупостью.
То ли он не понял ее цели, то ли хотел успокоить ее брата, но он взглянул на нее очень серьезно и сказал:
— Я с радостью отдал бы жизнь за вас обоих, и об этом будем знать мы трое.
Как раз в эту минуту они услышали голос матери, которая звала их в дом: мистер Трежантиль зашел к чаю, их тоже ждут к столу, только сначала им надо вымыть руки и лицо; а если Амиот закончил работу, то и его тоже приглашают в дом. Джонни моментально и след простыл, ибо после несчастного случая владелец Пенквайта, нанося визиты на ферму, приобрел приятную привычку оказывать небольшие знаки внимания: он прихватывал из дому то несколько яиц дятла, которые еще в юности выпил через дырочку и очень ценил; то двух красивых бабочек-репейниц, которых он собственноручно приколол булавками, когда зрение у него было острее; и, наконец, корабль с полной оснасткой, помещенный в бутылку, — мистер Трежантиль смастерил его долгими вечерами, когда много лет назад сидел на веранде своего бунгало в Индии.
— Мы ему неинтересны, — рассмеялся Амиот, — сегодняшний подарок гораздо важнее, чем завтрашние битвы. Но я все равно буду носить цвета своей дамы. — И он дотронулся до ленты в петлице.
«Вот и пойми, — подумала Мэри, моя руки, — всерьез ли это сказал Амиот, который порой казался мальчишкой, как Джонни, а через минуту — взрослым мужчиной? Она ему сказала, что кусок ленты всего лишь шутка, и, может быть, он уже забыл, что эта лента должна означать, но сама так остро реагировала на петлицу Амиота, что ей казалось, будто лента стала размером с целый флаг». Мэри заняла свое место за столом на кухне, где уже восседал мистер Трежантиль.
— …Так что, по-видимому, я совершенно прав в своих предположениях и вы происходите из королевского рода, — торжествуя, продолжал он свои рассуждения; на его высоких скулах загорелись пятна румянца, а глаза расширились от удовольствия при виде большого куска яблочного пирога, который ему только что положили на тарелку.
— О господи, — благодушно произнесла миссис Бозанко, — как обычно, обращая больше внимания на то, чтобы хорошо попотчевать гостя, а не на то, о чем он толкует. Раз уж мистер Трежантиль нагрянул неожиданно, пусть довольствуется тем, что имеется, и не рассчитывает на чай в гостиной. Слава богу, и Габриель, и Амиот в куртках, а Джонни так занят маленькой костяной фигуркой, которую подарил ему гость, что не пытается кормить котенка кусочками со стола.
— О господи, — повторила она, — и что же дальше? Большую розовую чашку для мистера Трежантиля, Мэри, — не ту, с трещиной. Ну что же, я считаю, что все мы должны быть весьма польщены и нам следует соответственно улучшить свои манеры. Габриель, ты бы мог начать с того, что перестанешь пить чай из блюдечка и дуть на него. — Это было сказано с кивком в сторону гостя, который, по правде сказать, ничего не замечал.
— Моя дорогая, — ответил ей муж, — я пил чай из блюдечка по крайней мере сорок лет и не откажусь от этой привычки сейчас даже ради всей голубой крови христианского мира. Простите меня, мистер Трежантиль, но что именно вы открыли о моих предках?
— Я как раз пытался объяснить это вашей жене, когда мы сели пить чай, — ответил гость, прожевывая пирог, — пожалуйста, четыре кусочка сахара, миссис Бозанко, и побольше молока, если оно не слишком жирное: мой желудок не переваривает сливки. Так вот, мои изыскания относительно вашего происхождения доказывают, что ваша мать была Хоэль, и, значит, вы, Бозанко, по всей вероятности, происходите от Хоэля Первого, короля Малой Британии.
Фермер воспринял эту поразительную новость с таким же спокойствием, как и его супруга.
— Простите мое невежество, сэр, но мои познания в истории ограничиваются Вильгельмом Завоевателем, хотя я знаю и об Альфреде, и о нашем собственном короле Артуре. А что касается вашего Хоэля, то я никогда о нем не слышал.
Помешав свой чай, мистер Трежантиль с авторитетным видом взглянул на хозяина дома. Задание, которое он выполнял согласно предписанию доктора Карфэкса, настолько поглотило его, что он больше не рассматривал его как лечение, скорее это было хобби, угрожавшее вытеснить все другие увлечения. Сейчас он занимался шестым веком нашей эры, и горе тому, кто попытался бы с ним спорить на эту тему!
— Хоэль Первый, — начал он, откашлявшись, словно готовился прочесть лекцию, — был современником короля Артура. Вы должны понимать, что в пятьсот тридцатом году нашей эры страна была раздроблена на маленькие королевства. В ходе своих изысканий я уверовал, что Малая Британия — это вовсе не Бретань, как прежде предполагали, а область, простирающаяся примерно от Додмэна до устья реки Фэл. Король Хоэль со своим двором пребывал в Карэхиз, или Кархэйз, как мы его называем, что не следует путать с Кархэ в Бретани.
Он торжествующе отметил, что к нему приковано внимание всех сидевших за столом. Все знали Додмэн — мыс в десяти милях к западу от Троя, а пляж возле Замка Кархэйз для воскресной школы был любимым местом вылазок на природу.
— Ну и ну, — пробормотал мистер Бозанко, — а моя мать ничего об этом не ведала. Ее звали Мэри Хоэль, из Порглоу, и, насколько мне известно, она ни разу не бывала в Замке Кархэйз.
Гость не смог удержаться от самодовольной улыбки:
— Я же говорю о Кархэйз, каким он был в шестом веке нашей эры, мой добрый Бозанко. В те дни замок был скорее крепостью на холме, а король Хоэль, по всей вероятности, варваром. Я не могу вам гарантировать, что у вашего предка были возвышенные чувства и изысканные манеры.
— А носил ли он корону, сэр? Вот что хочется узнать этим детям. Разве я не прав, Джонни?
Фермер подмигнул сыну, словно весь разговор был шуткой, но Джонни и Мэри были столь же серьезны, как и сам лектор. Мистер Трежантиль, заподозрив, что на старших членов семьи его сообщение не произвело должного впечатления, сделался немного чопорным и отказался от второго куска яблочного пирога.
— Корону? Вряд ли, — ответил он, взмахом руки отметая такую ребяческую идею. — По всей вероятности, это был какой-то особый головной убор, отличавший его от подданных, но не более того.
