Но шеф прямо-таки насильно впихнул свои деньги мне в руку, из чего я сделала вывод, что он и не собирается подписывать в городской мой рапорт на командировку. Он припрятал его на случай, если кто-то хватится меня завтра, не дай Бог, выяснится, что я в Москве, и придется объяснять, каким образом я туда уехала. Не хватятся — и ладно, рапорт мой он порвет и выбросит. А если всплывет, что я болталась в Москве, — шеф наплетет, что пришлось срочно принимать решение, после окончания рабочего дня, в связи с чем не представилось возможным оформить документы на командировку, посыплет свою седую голову пеплом, скажет — ох, а я закрутился и забыл ее рапорт вам отвезти, и, как это часто бывает, примет на себя удар. И поскольку без оформления командировки денег на билет будет не вернуть, шеф не может допустить, чтобы потратилась я, ведь мой отъезд — это его инициатива.
— А что будет с Бородинским? — спросила я, умирая от благодарности. Не в деньгах, конечно, было дело, а в том, что мой добрый начальник решил избавить меня от необходимости арестовывать человека по ложному обвинению.
— Придется выходить в суд с ходатайством о его аресте, — ответил шеф.
Он вышел из-за стола и стал ходить по кабинету из угла в угол.
— Отпускать его сейчас — это значит провоцировать скандал. Они ведь побегут в городскую, свое руководство напустят… Вы говорите, у вас были подозрения, что они фиксировали ваш разговор с Бородинским в прокуратуре? Не дай Бог, начнут служебную проверку в отношении вас.
— Но я же…
— Я-то вас знаю, Мария Сергеевна, — не дал он мне договорить, — и мысли не допускаю, что вы могли вступить в сговор с преступником. Но вы же не маленькая, должны понимать, что служебную проверку будут проводить те, кто мысли такие допускает. Не нужно.
Он остановился около меня, и мне показалось, что он хотел погладить меня по голове, но сдержался.
— Вернетесь из Москвы, все на свежую голову и обсудим. А пока у нас, к сожалению, ваши догадки против их фактов. Бородинский подозревает, что его хотят посадить по заказу Нагорного, вы подозреваете, что выполнение заказа поручено сотрудникам ОРБ. А у них факты: ношение Бородинским огнестрельного оружия…
— Которое наверняка «пойдет» на убийства Марины Нагорной и Карасева, — кивнула я.
— Вот-вот. Преимущества пока у них. Лезть сейчас на штыки неразумно. Подкопим фактов.
— Спасибо, Владимир Иванович, — сказала я и поднялась.
— А Бородинскому Алексей Евгеньевич все объяснит, — добавил шеф, имея в виду Горчакова.
Как только я явилась домой, ребенок высунул из комнаты свой подбитый глаз и спросил:
— Ну что, ты будешь увольняться?
— А что? — спросила я, влезая в тапочки.
— Как что? Меня волнует твоя судьба, — заявил Хрюндик.
— Так ты хочешь, чтобы я уволилась или осталась?
— Конечно, увольняйся! — горячо заговорил ребенок. — Иди в адвокаты, хоть денег заработаешь. И времени побольше будет.
— Ладно, я подумаю, — сказала я устало.
— Кстати, ма, — продолжил Хрюндик, — мне надо в школу костюм купить. У нас ввели школьную форму.
— И какую же?
— Просто черный костюм. Пошли купим, а то меня в школу не пустят.
— Хрюшечка моя, — я погладила ребенка по голове, — куда же мы пойдем, магазины уже закрыты.
— Меня в школу не пустят, — повторил Хрюндик.
— Не думаю, мое солнышко. Если вам сегодня объявили, что вводят школьную форму, то явно не с завтрашнего дня перестанут в школу пускать.
— Понимаешь, ма, — протянул ребенок, вообще-то нам велели форму купить еще в декабре. Ты же на собрании не была, а там как раз говорили. А сегодня был последний день, когда без формы пускали.
Я небольно щелкнула ребенка по лбу.
— Потрясающе! Ну, а кто виноват, что я об этом узнала только сейчас?
Я предложила написать ему в школу записку, а за формой пойти послезавтра.
— А завтра? — ныл сын.
— А завтра я буду в Москве, в командировке.
Но ребенок выглядел таким несчастным, чуть ли не плакал, что мое материнское сердце дрогнуло, и я вспомнила, что около метро есть большой торговый комплекс, который работает допоздна, Правда, это удобство компенсировалось неоправданно высокими ценами, но ничего не поделаешь, за родительское разгильдяйство надо платить.
Щелкнул дверной замок, пришел с работы муж. И удивился, меня увидев.
— А мне Горчаков позвонил, чтобы мы тебя не ждали, мол, до утра тебя не будет.
— Ты разочарован? Не волнуйся, меня не будет до послезавтрашнего утра. Я сегодня уезжаю в Москву.
Сашка глянул на часы.
— Понятно. Я еще успею тебя покормить.
— Не успеешь, — сказала я, — мы едем срочно покупать школьную форму Хрюндику.
— Понятно. А деньги у вас есть?
Я прикинула, что если поеду в Москву на свои полторы тысячи, то сэкономленные деньги шефа могу потратить на ребенка. Потом приеду, займу у кого-нибудь и отдам шефу долг; в конце концов, еду я по своему делу, и шеф не обязан оплачивать мне эти экскурсии.
Подхватив ребенка, я понеслась в торговый комплекс. Там выяснилось, что в детском отделе нам уже делать нечего, и ребенок потащил меня в отдел мужской одежды. Любезные продавщицы подобрали Хрюндику костюмчик по умеренной цене (умеренной для бизнесмена средней руки; разглядев ценник, я зажмурилась, потом разжала веки и разменяла доллары, отложенные на черный день), и к нему рубашечку стоимостью в четверть костюма.
— Ух ты, какой деловой костюм, — восхитился Хрюндик, влез в брюки и первым делом подергал тазобедренным суставом, спуская штаны на крайнюю точку ягодиц. Продавщицы тихо застонали, что это не джинсы, и их так не носят. Хрюндик только смерил их взглядом короля в изгнании, вынужденного объяснять провинциалам, что, например, мелкие пряжки на туфлях — это не комильфо, и опустил штаны еще ниже, отчего они красивыми складочками легли на стоптанные Хрюндиковы кеды. Продавщицы охнули и оперлись друг на дружку, но это было еще не все. Следующий номер программы состоял в том, что рубаха была надета навыпуск и торчала из-под пиджака, а из рукавов высовывались незастегнутые рубашечные манжеты.
Оглядев себя в зеркале, сын остался доволен, несмотря на перекошенные лица тружениц прилавка, маячившие вокруг его отражения.
— Только надо футболку под рубашку надеть, — пробормотал он, хлопая пиджачными полами. У меня ум зашел за разум, но бэби быстро меня успокоил, заверив, что это стиль фьюжн. Я робко поинтересовалась, не полагается ли к такому наряду сменить обувь, например на бахилы или пляжные шлепанцы, но мои потуги на юмор отклика не встретили. Мне, как отсталому слою населения, было разъяснено, что разбитые кеды — к такому наряду в самый раз, и портить костюм ботинками могут только непродвинутые лохи. Бедные продавщицы только руками развели…
