Он протянул им фотографию. Его убаюкивающий голос действовал на них успокаивающе, и они с интересом уставились на снимок.
— Это Гвоздичка, — согласились они.
— А вы уверены, что можете отличить одну лошадь от другой?
— Естественно, если их видишь каждый день.
— А мужчина?
— Мистер Гудхэвен.
Дун поблагодарил их и забрал фотографию. Констебль Рич что-то медленно писал в своем блокноте. Девушки не обращали на него никакого внимания.
Дун спросил их, не было ли у Анжелы Брикел, случаем, собаки.
Заинтригованные девушки ответили, что не было.
— А чем вызван ваш вопрос?
— Рядом был найден собачий ошейник и изжеванный мячик.
— Ни у кого из нас собаки нет и никогда не было, — ответила Тэнси.
Дун поднялся, собираясь уходить, и сказал девушкам, что, если будут новости, пусть они немедленно связываются с ним.
— Какого рода новости? — спросили они.
— Теперь вы знаете, что она мертва, — добрым голосом сказал Дун. — Нам же необходимо выяснить, почему и как это случилось. Это важно для правосудия. Если однажды мертвой найдут кого-нибудь из вас, вы же захотите узнать, что с вами приключилось, не так ли?
— Конечно, — согласились они.
— Что же с ней сталось? — спросила Тэнси.
Дун хотел было погладить ее по голове, но сдержался. Этот жест явно уронил бы его в их глазах. Эти девушки были слишком уж независимы и самоуверенны.
— Прежде нам нужно будет навести некоторые справки, — уклончиво ответил Дун. — Ждите официальных сообщений.
На этом мы и попрощались. Наш дальнейший путь лежал к общежитию неженатых конюхов, рядом с которым располагался коттедж Боба Уотсона.
В отличие от женского обиталище мужчин представляло собой иную картину: никаких горшочков с цветочками, никаких подушек и подушечек — сплошные обрывки газет, пустые пивные банки, порнографические журналы, грязные тарелки и испачканные глиной жокейские сапоги. Роднило их только наличие телевизора с видеомагнитофоном.
Все конюхи уже знали о происшествии, поскольку Боб Уотсон уже успел кому-то из них об этом ляпнуть. Никто из них (так же, как и девушки) не выказал сожаления. И они тоже ничего не смогли добавить к уже известному.
— В седле она была ничего себе, — сказал кто-то, пожимая плечами.
— Да и в кровати, я полагаю, тоже, — брякнул другой.
Конюхи все с первого взгляда признали Гвоздичку, а один попросил инспектора оставить ему фотографию.
— Зачем она вам нужна? — спросил Дун.
— За этой лошадью сейчас хожу я. Мне бы хотелось иметь снимок.
— Сфотографируйте ее сами, — посоветовал ему Дун. — Эта карточка по закону принадлежит родителям покойной.
— Ну, — требовательно спросил он меня, когда мы вышли, — что вы об этом думаете?
— Это ваша задача — думать, — возмутился я.
На его губах промелькнула улыбка.
— Поживем — увидим. Если придет что-нибудь на ум, то сообщите мне. Я готов выслушать каждого, кому будет что сказать. Я не гордый. Любой ответ я не оставлю без внимания. Пусть об этом знают все. Побеспокойтесь об этом.
— Постараюсь.
В нашем доме в Шеллертоне в самый разгар суеты, которая длилась вот уже несколько дней, раздался телефонный звонок. И как бы Дун ни пытался скрыть эту новость, известие о смерти еще одной девушки, связанной с имением Тремьена, стало достоянием всей округи. Отовсюду нахлынули газетчики, требовавшие информации. Ди-Ди вновь и вновь повторяла, что она ничего не знает. Она была уже доведена до слез, когда я наконец забрал у нее телефонную трубку. Вежливо и доброжелательно я сообщил, что не располагаю никакими фактами.
Вся пятница прошла у меня в работе над книгой и в ответах на бесконечные телефонные звонки. Дун не появлялся. В субботу я узнал, что за это время он навел ужас на все местное население.
Возвратившись, Тремьен осведомился, не захочу ли я отправиться в Сандаун вместе с Фионой, Гарри и Мэкки, чтобы несколько развеяться, сам же он намеревался выехать с пятью скакунами в Чепстоу, чтобы договориться с владельцами о двух забегах:
— Извините мою беспардонность, но я хочу попросить вас отнести вещи Мэкки.
В соответствии со своими несколько старомодными взглядами, которые Мэкки даже одобряла, Тремьен считал всех беременных женщин существами весьма хрупкими. Я подумал, неужели отец не понимает, что Перкину может не понравиться моя чрезмерная галантность по отношению к его жене.
— Фиона и Гарри подвезут Мэкки. Я прослежу за тем, чтобы они захватили и вас, но, это само собой разумеется, если в машине найдется местечко.
Местечко в машине нашлось.
В назначенное время они подобрали меня и Мэкки. Как я заметил, они были чем-то серьезно озабочены.
За рулем сидел Гарри. Фиона все время крутилась, чтобы поговорить: она хотела сообщить Вам с Мэкки, причем в голосе ее звучала неподдельная тревога, о том, что Дун нанес ей уже два визита: первый — весьма дружелюбный, а второй — угрожающий.
— Утром с инспектором было легко ладить, он о чем-то безобидно болтал. А после обеда, в самую жару… — ее передернуло, — приехав в машине и будучи совершенно усталым… фактически обвинил Гарри в том, что он задушил эту паршивку.
— Что? — поразилась Мэкки. — Это же смешно.
— Вряд ли Дун думает так, — мрачно заметил Гарри. — Инспектор сказал, что она была определенно задушена. А он показывал вам мою фотографию, где я снят вместе с Гвоздичкой?
— Да, — сказали мы с Мэкки.
— Эта фотография явно увеличена. Он сказал мне, что хочет поговорить со мной наедине, без Фионы, и показал мне увеличенную фотографию, где был только я. Он попросил меня подтвердить, что я снят в своих собственных солнечных очках. Я признал это. Затем он спросил меня, мой ли на мне ремень, я сказал, конечно. Он обратил мое внимание на пряжку, и я ответил, что чужих вещей я не ношу. После этого он поинтересовался авторучкой на снимке, и я был вынужден согласиться, что она тоже моя… он загнал меня в угол, и я не мог понять, что все это может значить.
На мгновение он прервался, а затем с подавленным видом продолжал:
— Этому трудно поверить, но все, что нашли рядом с ней: очки, ремень, ручка, — все это принадлежало мне. Понятия не имею, где ее нашли, — а Дун по каким-то причинам мне об этом не сказал, — но я не знаю, как они оказались там. Я сказал Дуну, что не видел этих вещей уже бог знает сколько времени, и он ответил, что верит мне… Инспектор же предположил, что они были у Анжелы, что, дескать, я оставил их у нее.
Гарри смолк и больше на эту тему не сказал ни слова.
— Дун потребовал точно сказать, где был Гарри в тот день, когда пропала девушка, к тому же он заметил, что, возможно, ему придется взять у Гарри отпечатки пальцев, — в голосе Фионы смешались негодование и тревога.
