Я начал делать эти записи спустя несколько месяцев после смерти Анны. В психиатрическом отделении больницы находится один пациент, некий Антон Лэнг. Пожалуйста, не разговаривайте с ним на эту тему. У него серьезные проблемы, и если он начнет делиться ими, то моя теория не покажется вам такой достоверной. Мне бы этого очень не хотелось. Лэнг жаловался на сильную головную боль, поэтому мне пришлось обследовать его и таким образом вступить с ним в контакт. Я читал историю его болезни и знаю, что несколько лет он записывал на магнитную ленту звуки, которые назвал «голосами». Я побеседовал с ним, и он рассказал мне несколько интересных вещей, а потом я решил прочитать что-нибудь по этому вопросу. Лэнг посоветовал мне книгу «Прорыв». Ее написал один латыш, Константин Раудиев, она была переведена на английский и издана в Великобритании. Я заказал себе экземпляр и буквально проглотил ее от корки до корки. Святой отец. Вы еще не устали?
Большую часть книги занимали четкие воспроизведения слов, записанных Раудиевым на магнитную ленту. Содержание фраз мало обнадеживало. Это были либо какие-то незначительные слова, либо просто бессмысленные сочетания звуков. Если они, как утверждал латвийский профессор, суть голоса мертвых, то возникает вопрос: неужели же это все, что они хотят нам передать? «Костя устал», «Костя сегодня работает». «На границе – таможня». «Мы спим». Мне сразу вспомнилась древняя тибетская «Книга мертвых». Вы знакомы с этим произведением, святой отец? Довольно занятная рукопись, некое пособие для тех, кто собирается на тот свет. Людей подготавливают к загробным явлениям. Первое ощущение, как уверяли древние мудрецы, это встреча с так называемым «чистым светом». Понятие это, разумеется, трансцендентальное. Дух умершего – если захочет – может слиться с «чистым светом». Но подобное удается лишь немногим, потому что подавляющее большинство людей не успели за свою земную жизнь как следует подготовиться к этому. Мертвые вновь и вновь исчезают и перевоплощаются на земле бесчисленное множество раз. Находясь на грани между смертью и следующим рождением, дух, разумеется, может нести всякого рода околесицу; подобного рода чушь встречается не только в книге у Раудиева, но и во многих трудах по спиритизму. Эти фразы навевают тоску. Они не вызывают никакого восторга и желания слушать их дальше. Поэтому, мягко говоря, книга «Прорыв» не очень-то меня порадовала. Но там я нашел предисловие другого ученого Колина Смита. Именно здесь я обнаружил много невысказанного и завуалированного. Это заинтриговало меня. Я раскопал еще несколько книг, написанных физиками и инженерами, а одну – даже католическим архиепископом из Германии. Все они весьма сдержанно отзывались об этих голосах. Авторы рассуждали о причинах их возникновения, и кто-то из них высказал предположение, будто эти голоса не что иное, как подсознание самого записывающего.
И я отважился убедиться во всем на собственном опыте. Буду говорить начистоту. Меня потрясла смерть Анны. Тогда я воспользовался своим портативным магнитофоном «Сони». Он настолько мал, что легко умещается в кармане пальто, но зато дает возможность быстро перематывать пленку и, кроме того, имеет кнопку «реверс», что позволяет записывать на обе стороны кассеты, не вынимая ее. В дальнейшем это сыграло мне на руку в моих экспериментах. Как-то летним вечером – а темнело сравнительно поздно – я сидел у себя в комнате рядом с магнитофончиком и от нечего делать пригласил все присутствующие голоса проявить себя и вступить со мной в контакт путем записи на пленку. Потом я нажал на кнопку «запись» и просидел молча, пока вся кассета не кончилась. Я прокрутил пленку, но ничего не услышал, кроме записавшихся уличных шумов и шипящего фона. Вскоре я забыл об этой неудачной попытке.
Однако спустя пару дней я снова решил прослушать пленку. И вот где-то в середине записи я услышал нечто странное – щелчок, а потом слабый, едва уловимый звук, его словно обволакивало шипение усилителя. Этот звук поразил меня, потому что был он очень странным. Я вновь и вновь перематывал ленту, то и дело воспроизводя этот кусочек. Звук с каждым разом становился громче, и вот, наконец, я услышал – или мне показалось, – будто мужской голос ясно выговорил мою фамилию – «Амфортас». Ни много ни мало. Голос был чистым и отчетливым, но определить, кому он принадлежал, я не смог. По-моему, у меня в тот миг бешено колотилось сердце. Я еще раз внимательно прослушал всю пленку, но, ничего больше не обнаружив, снова вернулся к тому заветному кусочку, где раздавался таинственный голос. Но теперь здесь царило молчание. Мои надежды рухнули, подобно кошельку, который бедняк обронил в бездонную пропасть. Раз за разом прокручивал я пленку, и через некоторое время мне показалось, что я опять слышу тот же странный звук. После трех перемоток вернулся и мужской голос.
Может быть, у меня к тому времени уже помутился рассудок? А может, я намеренно заставлял свой мозг искать слова в равнодушном шелесте пленки? Я снова проиграл запись, и теперь уже в другом месте, где раньше был слышен один только фон, я отчетливо различил новый голос. На этот раз женский. Нет, голос принадлежал не Анне, а какой-то другой женщине. Она произнесла целое предложение, начало которого я никак не мог разобрать, несмотря на то, что прослушивал пленку бесчисленное количество раз. Вся фраза звучала очень странно по ритму. Да и интонация казалась необычной: слова то сыпались вниз, то взмывали ввысь. Конец высказывания мне все же удалось разобрать: «продолжай слушать нас», – произнесла женщина, но почему-то с вопросительной интонацией. Я был поражен. Вне всяких сомнений, я отчетливо расслышал эту часть фразы. Но почему же раньше в этом же самом месте звучал только фон усилителя? И тут я решил, что после многократного прослушивания мой мозг научился, наконец, правильно разбирать слова, отбрасывая прочь весь ненужный шелест и шипенье. Кроме того, я уже успел привыкнуть к этому странному и едва уловимому голосу.
Но вот опять сомнения. Может быть, мой магнитофон случайно выловил голоса с улицы или какого-то разговора из соседних домов? Бывали времена, когда я довольно отчетливо слышал беседы своих соседей. Кстати, один из них вполне мог назвать меня но фамилии, Тогда я перешел в кухню – она расположена дальше от улицы – и, поставив чистую кассету, сделал новую запись. Я громко попросил всех, кто будет со мной «вступать в контакт», повторять слово «Кириос» – это девичья фамилия моей матери. Но, проиграв запись, я убедился, что пленка так и осталась совершенно чистой, не считая шелеста усилителя. Раздавались и другие звуки, производимые самим магнитофоном, но в одном месте они напомнили мне визг тормозящего автомобиля. Разумеется, этот звук донесся с улицы, – констатировал я. К этому времени я здорово притомился, ибо подобное напряжение требует немалой затраты энергии. Я не произвел той ночью больше ни одной записи.
На следующее утро, ожидая, пока закипит кофе, я решил заново прокрутить обе пленки. «Амфортас» и «продолжай слушать нас» звучали уже гораздо уверенней. Поставив вторую пленку, я решил сосредоточиться на том участке, где раздавался визг тормозов, и, несколько раз подряд прослушав ее, вдруг понял, что мой мозг приспособился и теперь каким-то таинственным образом стал воспринимать послания, ибо вместо непонятного звука я ясно различил женский голос, довольно высокий, произносящий слова «Анна Кириос», причем довольно быстро. Я был настолько потрясен, что не уследил за «туркой», и кофе у меня, разумеется, сбежал.
